След 'Альбатроса' (Танцы со змеями - 1)

Пришлось пообещать пакистанцу пару упаковок анальгина. Тот нехотя, отрабатывая не такую уж большую, по его мнению, плату, выкарабкался из джипа, нырнул под навес в кафе. Вскоре вышел оттуда с маленьким хромым йеменцем. Его худое до изможденности, густо облитое смуглотой лицо с щекой, распухшей флюсом с кулак, выражало крайнюю степень недовольства, а хрупкие пальцы до белизны стискивали стальную - из довольно дешевых - рукоять джамбии. Пакистанец нехотя, так и не понимая, входят ли те две упаковки анальгина в его переводческие услуги или он прогадал, что не попросил за разговор отдельную плату, по-арабски задал хромому йеменцу Ленин вопрос. Тот ловко, одним движением языка перегнал флюс с левой щеки на правую и сплюнул ярко-зеленой слюной, словно хотел лишний раз доказать, что не флюс у него, а тщательно разжеванный комок ката. С минуту что-то говорил, нажимая на гортанные звуки. Пакистанец с еще большей неохотой перевел:

- Бели чалавек... карош садык... нашел у дорога... ехил на мотосикла из деревня в Эль-Маджиф... подобрал... бели чалавек вода пиль, ель, лучче сталь... бели чалавек пистолет подари... лавка продавай... тепер у Саид,.. - кивнул на йеменца, который от упоминания его имени враз повеселел, показал зеленые зубы, - у Саид много-много риал... он бели чалавек одежда купи... кат бокари* себе купи... а риал ичо много-много ест... ход можно карашо живи... садык карашо... толко живот боли... часто тулет хади... всьо...

- Исмаилушка, - взмолилась Лена, - попроси привести этого русского. Я боюсь, он болен. У него лицо... такое лицо... и, кажется, герпес, пальчиком показала на уголочек своего пухлого, с большими чувственными губами, рта.

Йеменец молча выслушал перевод, снял руку с джамбии и нырнул в душное тепло лавки, откуда на улицу сочился крепкий запах табака, сладкий, чуть терпковатый аромат ката и еще каких-то благовоний. Первым вышел мальчик со странно взрослым, изможденным лицом. В руках он держал веер для разжигания кальяна. Судя по тому, что джамбии на поясе не было, ему еще не исполнилось двенадцать. Мальчик прислонился спиной к косяку и пропустил хромого йеменца, который вел русского, с натугой поддерживая плечом его локоть. "Точно - герпес," - мельком отметила Лена круглое, с "застойную" копейку диаметром, пятно у самого края рта: бурое, в кроваво-красных шероховатинках. "И у носа - еще один."

Коснулась обгоревшего, в пятнах сползшей кожи, лба - жар, сильнейший жар. Русский вроде бы видел ее, а вроде бы и нет. Его взгляд безвольно скользил с предмета на предмет, и в этом вялом, не реагирующим ни на что взгляде, было что-то прощальное.

- В машину! Быстро - в машину! - крикнула Лена на пакистанца.

------

*Бокари - лучший вид ката.

Тот как-то сразу обмяк, дернулся, подхватил больного и втащил его на заднее сидение. Лена тоже села сзади и, забыв даже попрощаться с хромым йеменцем, еще раз крикнула:

- Гони, Исмаильчик! У него, кажется, обезвоживание организма, - а мысленно, словно не желая произношением вслух притянуть названные болезни к этому симпатичному черноусому парню, добавила:"и дизентерия, и амебиаз, а, может, и шистосоматоз... Боже, скорей бы доехать!"

А этот, с пулевым ранением? Впрочем, было ли ранение, если мать раненного "героя", которая и послала Лену по этим бесконечным кафе, объяснила, что пуля лишь чиркнула по коже. Царапину смазали йодом - и все. Лена представила, как помрачнеет главврач, когда она вернется без богатого клиента, как опять начнет ныть насчет контракта, но тут машину подкинуло на кочке, парень мешком привалился ей на плечо и вдруг, с натугой разлепив красные, обожженные веки, выстонал из-под усов:

- Сообщите Ан... Ан... Анфи-фимов-ву... нападение... на корабль ожидается нападение... бойтесь белой яхты... передайте, - и, ухватившись за руку Лены цепкими, удивительно цепкими пальцами, прохрипел: - Умоляю: сообщи...

3

Матрос Ваня Абунин нес вахту на своем штатном месте - на сигнальном мостике. Положенные одна на другую деревянные рыбины*, на которых он стоял, делали его выше и, как ему казалось, старше и солиднее. Во всяком случае, он даже сам не понял, зачем он прикрикнул на салажонка, который драил палубу вокруг реактивных бомбометных установок тяжеленной шваброй-русалкой. Салажонок, впрочем, почти не отреагировал, если не считать небрежного взгляда снизу вверх, но уже одно то, что его голос стал иметь хоть какое-то значение на этом корабле, наполнило душу сладкой истомой.