След крови

За моей спиной лежат многие прожитые годы. Собственно, вряд ли я когда-либо ощущал себя столь старым. В жизни любого человека наступает миг, когда он отбрасывает прочь все опасения, все то, что прежде тщательно скрывал, чтобы это не повредило его репутации. Подозреваю, что момент, о котором идет речь, наступает в тот самый день – точнее, с первым колоколом пополуночи, – когда человек вдруг осознает, что ничего большего достичь уже не может. И он также понимает, что осторожность не помогла ему добиться успеха, ибо он так и не сумел поймать удачу за хвост. Даже если я убежден, что жизнь моя была полна бурных страстей и восхитительным образом обретенных богатств, убеждение это весьма туманно. Поражение имеет множество обличий, и я познал их все.

Золотистый блеск солнца оживляет просторную веранду, где устроился я, пахнущий маслом и чернилами старик, который скребет потертым пером в окружении шепчущих со всех сторон садов и молчаливых соловьев, сидящих на тяжелых от плодов ветвях. Не слишком ли долго я ждал? Ноют кости, мучают боли, жены глядят на меня из теней колоннады, высунув черные языки из накрашенных ртов, а в конторе судьи размеренно, будто чмокая губами, терпеливо отмеряют течение времени водяные часы.

Я вспоминаю великолепие священных городов, где я, никем не узнанный, стоял на коленях перед скрытыми под масками тиранами и отмеченными богами нищенствующими монахами, а в пустынях, вдали от оживленных улиц, уходят в сумерки караваны путников с обожженными солнцем лицами и собираются в тенистых оазисах стражники из племени гилков. Не раз и не два доводилось путешествовать среди них мне, никому не известному искателю приключений, поэту с острым взглядом, который зарабатывал на жизнь, рассказывая тысячи историй о древних временах – а также и не столь древних, хотя мало кто о том знал.

О, они ничего от меня не скрывали, мои благодарные восторженные слушатели, ибо жизнь в пустыне вызывает у любого желание с готовностью внимать всему, сколь бы невероятным это ни представлялось; я же, несмотря на все нанесенные мною раны, на все сошедшие с моего языка слова слез и радости, грусти, любви и смерти, гладкие, будто оливки, и сладкие, как инжир, никогда не пролил ни единой капли крови. Ночь могла длиться и длиться, полная смеха и слез, увещеваний и страстных молитв о прощении, блеска глаз очередной любовницы на шелковой постели, сверкающих бедер и грудей. Самих духов песков и богов вихрей могло бросить в дрожь от стыда – но нет, друзья мои, только посмотрите, как они корчатся от зависти!

Да будет вам известно, что рассказы мои охватывают весь мир. Я сидел вместе с тоблакаями в их горных цитаделях, где снег заносил дома по самую крышу. Я стоял на высоких разбитых утесах Погибели, наблюдая, как лавирует среди волн корабль в попытках добраться до тихой гавани. Я ходил по улицам города Малаза, под нависающей тенью Паяцева замка, и видел сам Мертвый дом. Лишь годы угрожают смертному путешественнику, ибо мир круглый и тот, кто желает увидеть его весь, обречен странствовать без конца.

Но теперь я здесь, в своем укромном прибежище, охлаждаемом струями фонтана, и истории, которые я излагаю на этих хрустящих листах папируса, подобны тяжелым плодам, что ожидают усталого путника в ближайшем оазисе. Насыться или погибни. Жизнь – всего лишь поиск садов и спокойного пристанища, где я сейчас сижу, ведя самую сладостную из войн, ибо не намерен умирать, пока останется нерассказанной хоть одна история. Даже богам приходится завороженно ждать.

Слушай же, соловей, и держись крепче за свою ветку. Я всего лишь простой летописец, случайный свидетель и рассказчик волшебной лжи, в которой кроется чистейшая истина. Слушай внимательно, ибо рассказ этот хранит мои собственные воспоминания, подобные хаотично разбитому и заросшему сорняками саду; осмелюсь, однако, утверждать, что именно его плодородию я обязан сверкающими семенами, выходящими из-под моего пера. Это история негемотов и их безжалостных преследователей и вместе с тем – рассказ о паломниках и поэтах, а также обо мне, Авасе Дидионе Блике, который был всему очевидцем.

Ступим же на паломническую тропу через Великую Сушь, длиной в двадцать два дня и двадцать три ночи пути в подходящий сезон, известную всем как Дорога Треснутого Горшка и ведущую от Врат-в-Никуда до храма Равнодушного Бога. Начнем с чудесного стечения обстоятельств, которое свело в одном месте и в одно время столь удивительную компанию на двадцать третий день путешествия от Врат-в-Никуда. И точно так же, в силу стечения обстоятельств, сезон оказался совершенно неподходящим. По всей безрадостной и унылой пустыне пересохли колодцы, а источники затянуло вонючим илом. Лагеря Искателей были заброшены, их костры остыли. Шел уже двадцать третий день, но до конечной цели по-прежнему было еще далеко.

Итак, случайность свела путников вместе, и точно так же по прихоти судьбы все они оказались в весьма затруднительном положении. И мой рассказ начинается в эту ночь, в кругу собравшихся у костра.