След пираньи

Фрол вынул крохотную гибкую дискетку, осторожно держа за углы двумя пальцами, сунул в конвертик и передал Кацубе:

— Чем богаты… Всецело полагаюсь на вашу деликатность, майор. В случае чего, могу вас заверить, не мне одному придется путешествовать под Шопена, так что вы уж поосторожней…

Кацуба спрятал дискетку так бережно, словно это был приказ о его производстве в первый генеральский чин, на миг расслабился с нескрываемой радостью, но тут же спросил:

— А как насчет мальчика?

— Ну, это-то не в пример проще… — Фрол черкнул в блокноте пару строк, выдрал листок и отдал майору. — Все координаты. Но я вас честно предупреждаю: держитесь осторожнее. Этот мальчик, что вдруг подался в бульварную журналистику, еще месяц назад перепродавал таким же соплякам сгущенку и презервативы. И совершенно неожиданно раздобыл вдруг энное количество «лимонов» на выпуск красивой цветной газетки. Словно в старых брюках нашел. Дело даже не в миллионах, которым у него неоткуда было взяться, а в самой метаморфозе — издательский бизнес, газетный особенно, нынче могут начинать с нуля только те, кто обрел хорошую заручку. Одна беда, не отследили пока что мои ребята никаких ниточек. Может, вам больше повезет. Знаете, когда я не могу найти концов, заранее начинаю слегка тревожиться: очень уж редко случается, чтобы система давала сбои. И каждый раз, когда такое случается, вблизи следует искать крупную фигуру, по-настоящему крупную, понимаете? Либо местные крупные фигуры вдруг начинают вести какую-то качественно новую игру, не имеющую отношения ко всем предыдущим хохмочкам, либо в наши Палестины неожиданно запускает щупальца некто издалека. Вариантов тут только два, без всякого плюрализма…

— Учту, — пообещал Кацуба.

— Кирилл Степанович, вы мне в свой черед маленькую услугу не окажете ли? Сущий пустяк. Я вам покажу ворох фотографий — может, узнаете кого? Я имею в виду, кого-то из тех, с кем вас судьба свела в тайге этим летом?

Мазур покосился на Кацубу — тот повелительно прикрыл глаза. Фрол положил перед ним ворох фотографий — попадались и цветные, но больше было черно-белых, маленьких, любительских. Сюжеты не блистали оригинальностью, и запечатленные на них сцены, в общем, казались совершенно неинтересными: главным образом чисто мужские компании (а если попадаются женщины, в разряд дам или леди мало-мальски опытный мужик их ни за что бы не отнес) — за шашлыком на природе, за обильными столами, на пляже, иные разукрашены затейливыми наколками, иные выглядят невероятно респектабельно, на заднем плане маячат накачанные мальчики туповатого облика (которым, должно быть, за стол садиться по рангу не полагается), порой на скатерти между бутылками небрежно валяются импортные пистолетики, чернявый восточный человек, театрально выпучив глаза, держит в зубах кинжал с роскошной рукояткой, девица в купальнике разлеглась на обширном капоте иномарки…

Мазур вздрогнул. Снова взял уже отложенную было фотографию, всмотрелся. Приложил к ней еще одну, цветную, побольше. И еще одну. Спросил:

— Бороду подрисовать можно?

— Ради бога. — Фрол покопался в ящике стола и подал ему черный фломастер, опробовав предварительно на листке. — Хоть рога подрисуйте, хоть что…

Мазур выбрал самую большую фотографию, ту, цветную. Примерился, прикинул — и тщательно пририсовал бороду крепкому мужичку лет пятидесяти, в белой майке и джинсовом костюме, сидевшему за простым деревянным столиком где-то в саду. Подумал, провел еще несколько линий, сделав короткую прическу довольно длинной шевелюрой. Удовлетворенно кивнул.

На него уставился колючим взглядом поганый старец Ермолай Кузьмич — собственно, не такой уж и старец, правая рука Прохора там, на «Заимке». Тот самый, которого хотелось убить даже сильнее, чем Прохора. Прохор, в конце-то концов, был явным параноиком, а Кузьмич пребывал в полной ясности ума и был по уши пропитан крайне поганой философией, с которой хотелось поспорить не иначе, как пулей или десантно-штурмовым ножом, — и чтобы подыхал помедленнее…

В висках жарко стучала кровь. Мазура легонько трясло — он чувствовал, что вновь вернулось шалое желание убивать просто так, из первобытной мести…

— Можно взглянуть? — тихо спросил Фрол.

Мазур придвинул к нему снимок:

— Сейчас, там, он именно так и выглядит…

Через плечо заинтересованно смотрел Кацуба.

— Ага, — сказал Фрол. — Что-то такое нюхом ощущалось… Ну да, то-то и… — он спохватился, замолчал.

— Кто это? — спросил Мазур.

— Милейший человек, — сказал Фрол. — Последняя кличка — Апостол, давненько не появлялся, я уж думал, и не свидимся больше никогда.

— В законе? — деловито поинтересовался Кацуба.