След торпеды

— Феликс, друг! — Он сжимал его своими сильными руками, улыбался, но улыбка была какой-то жесткой, натянутой, потому что ее портил глубокий шрам через всю правую щеку, до самого глаза.

«Вот она, та самая рана… — пронеслось в голове Громова. — Сколько лет прошло, а шрам такой же — неровный и глубокий».

— И я рад видеть тебя, дружище! — обнял Громов друга. Потом они уселись, и Громов спросил:

— Давно здесь не был?

— С тех пор как служили с тобой на «Беркуте».

— Да? — Громов смущенно опустил глаза. — Зря ты…

— А я не мог… — У Максима живые, светло-карие глаза, но сейчас они излучали грусть. — Не мог я приехать сюда… Ты же знаешь, как хотелось мне жить на морской границе. Так мечтал. Я тогда не успел жениться, потому что больше любил море, чем свою девушку. Если честно, то жалею, что потерял Анюту. Все так глупо вышло. Поссорился с ней, а на другой день меня ранило. Потом госпиталь… Эх, черт, мне так не повезло! Ушел с моря по чистой…

— Значит, не забыл ту ночь? — спросил Громов и тут же понял, что зря спросил об этом, — кто забудет день, когда ты едва не погиб?

— Забыл? — Максим расправил широкие плечи, тронул пальцами светлые, как лучики солнца, усы. — Нет уж, Феликс, видать, до самой смерти не забуду. И надо же — свинцовое грузило попало мне в лицо. Что, судьба?

— Я не цыганка, Максим, гадать не умею, — грустно ответил Громов. — Но я ничего не забыл из той памятной ночи. И как ты вскрикнул, и как схватился за лицо, и как потом мы на полном ходу шли в бухту, чтобы отправить тебя в госпиталь. Я всю ночь просидел с тобой рядом…

— Ты просидел, а не Аня, — тихо отозвался Максим. — А ведь я любил ее. А когда она пришла ко мне в госпиталь, я отверг ее. Не захотел видеть. Вот оно что, Феликс. Мне стыдно говорить тебе об этом, но это действительно так. Теперь у меня в душе все сгорело к ней. Выветрилось… Я уже женат, у меня двое детей. Сын в десятом, дочь в пятом. Жена Люся — геолог. Прибыли сюда три месяца назад.

— И ты не мог раньше дать знать о себе? — обиделся Громов.

— Мог бы, но не стал… — признался Максим. — Я не мог ехать в бухту, где начиналась моя юность. Море, корабли, ребята… Нет, Феликс, я бы не перенес все это… Когда твоя мечта сгорела, то и сердце надломилось… Я думал, что умру. Но врачи спасли. Только шрам… Он портит все лицо. Люся любит меня. Веришь, собрался на Север, а она: «И я, Максим, с тобой». Зачем? Говорит, не могу тут без тебя… — Максим умолк.

Громов встал, подошел к окну. Море — как на ладони. В бухте гомонили чайки, они носились над кораблями в поисках добычи. На фарватере бежал буксир, таща за собой баржу. Откуда-то доносилась громкая музыка: «В небе звездочка зажглась, только мне обидно: мне без ваших черных глаз ничего не видно…» Да, в ту ночь было темно, хоть глаз выколи. Иностранное судно выскочило из-за острова неожиданно и взяло курс к нейтральным водам. На «Беркуте» сыграли боевую тревогу. И вот уже советский пограничный корабль стал преследовать судно-нарушитель. Чужой капитан где-то у острова выбросил сеть и теперь, видно, торопился укрыться в шхерах. Когда командир «Беркута» капитан 2-го ранга Егоров связался с берегом и доложил обстановку, комбриг приказал: «Шхуну задержать, не дать ей уйти безнаказанно!» Это был приказ, а приказы командиры кораблей выполнять умеют. Оставляя за кормой пенистый след, «Беркут» устремился за судном. Капитан стал петлять: то он взял курс к острову, то вдруг направился к мысу, а потом почему-то решил идти к маяку. «А что, если сеть выставлена нарочно, чтобы дать возможность нарушителю в другом месте прошмыгнуть через границу?» — подумал тогда капитан-лейтенант Громов.

На сигналы Егорова судно не реагировало, ход не сбавляло, и командир «Беркута» принял решение высадить осмотровую группу на ходу, пока судно не достигло нейтральных вод. Командиром осмотровой группы был капитан-лейтенант Громов. В тот день он чувствовал себя неважно — поскользнулся и упал на палубе, ушиб ногу.

— Я могу идти, — сказал Громов. Но капитан 2-го ранга Егоров и слушать его не стал.

— Отставить, Громов! — возразил Егоров. — Пойдет другой… — Взгляд командира остановился на штурмане. Не успел капитан 2-го ранга сказать ему что-либо, как к нему подскочил командир артиллерийской боевой части капитан-лейтенант Максим Уваров и попросился на катер.

— Я на ходу уже высаживался на судно-нарушитель, и, как вы знаете, все было хорошо. Разрешите?

Катер уже почти вплотную подошел к судну, которое шло малым ходом. Максим, включив фонарь, смотрел на чужую палубу. И вдруг он увидел, как матрос на судне поднял что-то с палубы и бросил в сторону катера. И в то же мгновение Максим ощутил сильный удар в лицо. Он упал, схватился руками за лицо. Кровь, теплая и липкая, брызнула на руку и потекла струйками под китель. Потом закружилась голова. Больше Максим ничего не помнил. Очнулся он на своем корабле, в лазарете. Сильная боль не давала ему даже пошевельнуться. Открыв глаза, он увидел рядом с собою помощника командира капитан-лейтенанта Громова. Он провел рукой по его лицу и тихо сказал: