След зверя

Здание, строительство которого завершилось несколькими месяцами ранее, собственность Джотто Капеллы, уроженца Кремоны, небольшого ломбардского городка, расположенного к югу-востоку от Милана, возвышалось, устремляя ввысь свои прекрасные белые стены, над улицей Бюси. Из окон четвертого этажа открывался вид на Сену и Лувр. Впрочем, это и послужило причиной тому, что здание возвели именно здесь. Находиться рядом с властью, следовательно, рядом с крупными заемщиками, и в то же время не слишком далеко от границы Парижа, поскольку отношение могущественных особ к поставщикам денье было переменчивым. Ломбардцы — уроженцы или не уроженцы Ломбардии, поскольку так называли всех итальянских ростовщиков, а также банкиров-евреев, — уже имели печальный повод убедиться в этом. Но противоречивое отношение этого столетия к ростовщичеству могло бы позабавить Джотто, человека высокой культуры, для которого деньги были средством, а главное, целью и страстью. Разве можно было полагать, что торговцы ссужают деньгами незнакомцев без всякой выгоды для себя? Что за чушь! Всегда можно прикрыться законом, запрещавшим ростовщичество. Королям и дворянам было достаточно взять в долг, а затем выгнать банкиров и конфисковать их имущество, прикрывшись религией как алиби. Им все уши прожужжали весьма уместными строками из Евангелия, которые советовали давать в долг бескорыстно. Таким образом должники могли избавиться от своих кредиторов, процентов и основной суммы долга. Какое ребячество с их стороны! Тот, кто умеет торговать, никогда не забудет о долговых обязательствах. По ним всегда можно получить долг либо в звонкой монете, либо обменяв его на тайные преимущества.

Джотто Капелла поставил бокал с подогретым с пряностями вином, одним из редких лакомств, которые он позволял себе, несмотря на подагру. У него все чаще в ногах появлялась такая резкая боль, что он не мог ходить. Вот уже несколько минут в его прихожей рыцарь-госпитальер дожидался приема. Чего он хотел? Едва банкир согласился принять рыцаря, как его обуяла тревога. Леоне были одной из знатных итальянских семей, из поколения в поколения служивших папству. Очень богатой семьей, несмотря на обеты бедности, которые давали ее отдельные отпрыски мужского пола, в том числе Франческо. Ордена тамплиеров и госпитальеров были сложными и могущественными сообществами, с которыми было лучше избегать общения. Их никто не мог заставить покориться, ни князья, ни короли, ни епископы. Что уже говорить о банкире! Тем более что Леоне пришел не за тем, чтобы просить денег. В этом Джотто Капелла был настолько уверен, что мог бы отдать руку на отсечение. Жаль, ведь с деньгами было бы так просто: он берет, возвращает и смиряется. Но что тогда? Милость, сделка, шантаж? Если бы Джотто отважился, он выпроводил бы рыцаря Христа. Но это было роскошью, нет, еще хуже — кокетством, которое он не мог себе позволить. Конфликт с военным орденом не входил в планы того, кто в течение многих лет лелеял честолюбивую мечту — стать генерал-капитаном французских ломбардцев, ловко выпроводив Джорджио Цуккари, нынешнего обладателя этой должности, за дверь, а еще лучше, если это в его силах, свести того в могилу. Уже давно Цуккари действовал ему на нервы. Учитель нравственности, которого невозможно было втянуть в свою игру, поскольку он отличался отвратительной честностью по отношению к себе подобным и даже — в довершении всего — к своим должникам. И он в буквальном смысле следовал советам Людовика Святого: брал не больше 33 процентов. А ведь с самых отчаявшихся или обезумевших можно было потребовать и 45 процентов. В конце концов, Капелла никого к себе насильно не затаскивал!

Эта прекрасная логика, обдуманная сотни раз, обладала действенной магией. Она умела поднимать ему настроение. И все же эта радость была наигранной. Почему этот чертов Леоне пришел к нему? Почему он не обратился к самому Цуккари? Имя и принадлежность к ордену госпитальеров позволяли Леоне это сделать. Старый банкир принял бы рыцаря с распростертыми объятиями. Чума побери тех, кто остается загадкой.

Беспокойство, снедавшее Капеллу, уступило место досаде, едва Франческо де Леоне вошел в его кабинет, заставленный произведениями искусства, резными ларями, мехами и дорогой посудой — настоящую пещеру Али-Бабы, хранившую последние приобретения. Боже, до чего же красив был этот мужчина! Сам же Капелла походил на презренное земноводное, иссушенное и пожелтевшее от бесконечных лишений, к которым его принуждал знахарь, говоривший тоном, не допускавшим возражений. Даже его жена закрывала глаза, когда он дотрагивался до ее бедер. Но это случалось все реже и реже.

Он встал и широко развел руки, вынужденный изображать радушного хозяина:

— Рыцарь, какая честь для моего скромного жилища!