Следи за знаками судьбы

Лёня задрал футболку и вытащил свёрток из-под ремня:

– Спасибо, похудел за последние две недели, видите, как джинсы болтаются? Можно было ещё что-нибудь прихватить!

Все протрезвевшие от пережитого. Ольга Ивановна вдруг спрашивает:

– Люди, я ведь расхитительница народного добра. Почему вы мне помогаете?

Люба с Люсей переглядываются:

– Не вы бы спёрли, так другой. Бюджет на то и бюджет, чтобы его пилить. И не наш уровень, нам бы всё равно не досталось.

– Ага, а потом вы своё отсидели… и даже не своё, судя по тому, что остальных не тронули. Значит, перед народом чисты.

Потом Лёня начинает прощаться. Хозяйки протестуют:

– Ну нет, без ужина не отпустим! И вообще, на Москву сейчас «окно»!

Пока блондинки хлопочут на кухне, Ольга Ивановна говорит Лёне:

– Мне некому довериться. Ты видишь, как плотно за мной приглядывают? Мне нужно добраться до ещё одного тайника. Поможешь?

Лёня растерялся. Вот расстался он с материнской заботой тринадцать лет назад, а противостоять материнскому напору так и не научился. Вздохнул, но промолчал. А Ольга Ивановна, похоже, просить не привыкла. Он молчит – и она молчит. Да, вдова номер два другая, у неё как у его бабушки самоуважение даже при крайнем унижении сохраняется.

– Рассказывайте!

Потом на плите доваривается картошка, одна блондинка моет посуду, другая утаскивает Ольгу Ивановну в ванную – краситься. И что-то пошло у них не так. Волосы потемнели, но почему-то приняли какой-то тускло-зеленоватый оттенок.

– Ипполит Матвеевич, – вырвалось у Лёни.

– То есть придётся наголо? – вздыхает Ольга Ивановна.

– Ну нет, рано сдаваться. Пусть высохнут, потом лучше всё-таки к профессионалам обратиться.

Пока они ужинали, волосы высохли и стали посветлее. И оттенок стал не столь интенсивным, но под лампой седина всё равно отливала зеленью.

– Сейчас, – вскочила из-за стола хозяйка. – У меня парик есть, можно в нём до парикмахерской!

Парик тёмно-русый, но уж очень свободно болтается на голове гостьи. Пришлось надеть под него сванскую шапку, которую обычно использовали как банный колпак. И неожиданно полученная конструкция всем понравилась.

– Жарко, конечно, – вздохнула хозяйка. – Зато как свой! Прямо другой человек! А мне этот парик никогда не шёл. Потому что лицо круглое.

Дамы проводили гостя до турникета станции и даже всплакнули на прощание:

– Душевный ты малый, Лёня. Не пропадай, звони иногда. Всё-таки не чужой.

– Пока, мамки, – подмигнул им Лёня.

Он вышел на следующей станции и двинулся к расписанию. Ага, если поторопится, то через сорок минут будет следующая электричка. Пока разглядывал табло, несколько пассажиров, сошедших вместе с ним, ушли к надземному переходу. Все они двигались направо, к многоэтажным домам. А он, поднявшись, повернул налево, к дачному посёлку.

На обратном пути почти бежал, и всё же опоздал. Ещё на мост не поднялся, а поезд уже двинулся под ним. В кармане завибрировал телефон. Когда поезд прошёл, Лёня ответил на вызов:

– Лёнечка… Ольгу Ивановну… убили!

– Вы где? Я возвращаюсь!

От станции к больнице он пошёл пешком. Было это довольно далеко, но его предупредили, что автобусы ходят редко и ехать надо с пересадками. И светиться не стоит, а таксист может заложить.

Лёня беспрепятственно вошёл в ворота вслед за машиной скорой помощи. Навстречу выбежала «мамка» и уткнулась ему в футболку:

– Лёнечка, жива она, жива! Представляешь, железякой вот такущей… она как кукла рухнула! Кровища! Я этот парик вместе со сванской шапочкой под икону повешу-у. Я виновата, я растерялась! Мы только к салону стали подходить, и тут машина тормозит! Один с битой, другой с железякой этой! А я растерялась. Этот ей битой по плечу, а другой железякой по голове. Стою как дура! А Люська на шпильках. Она туфлю снимает и каблуком по лобовому стеклу, по капоту, по боковому стеклу! И тут полицейская машина! Эти уехали, а полиция не за ними, а к нам. Но хоть скорую вызвали…

Они проскользнули мимо приёмного покоя и нырнули в подвал. Быстро пролетели по полутёмному коридору и поднялись по лестнице на пятый этаж. Пять минут ждали, пока медсестра покинет пост, прокрались до противоположного конца коридора и зашли в палату. Люся поднялась им навстречу.

– Героиня, – похлопал Лёня по плечу приникшую к нему Люсю. – Мамки, а вы не думаете, что её придут сюда добивать?

– Я думаю, – раздался шёпот с хирургической кровати. – Меня в отдельную палату поместили… с чего бы? Я просила Люсю уйти…

– А вот фигу!

– Мамки, а давайте все вместе удерём!

– Я согласна…

Лёня подошёл к кровати и поглядел на Ольгу Ивановну. У неё голова перевязана, жуткие синяки вокруг глаз, левая рука примотана к туловищу:

– Судя по глазам, сотрясение. Идти сможете?

– Я постараюсь… всё плывёт…

– Там на четвёртом этаже я коляску видела, – вмешалась Люба. – Я мухой!

– Камер я не видел…

– Нет на боковой лестнице, где мы шли. На этажах есть. Но на нашем ремонт.

– Это случайно?

– Ремонт случайно. А вот что Ольгу Ивановну в урологию положили – это точно не случайно!

– Ускоряемся!