Следопыт, или На берегах Онтарио(изд.1978)

– Славная ты моя девочка! Настоящая Дунхем! И все-таки тебе придется остаться. Мы покинем остров завтра утром, еще затемно, чтобы ни один любопытный не подсмотрел, как мы будем выходить из нашего укрытия. Мы возьмем с собой два бота побольше, а вам оставим третий бот и пирогу. Мы должны выйти на протоку, по которой французы возят во Фронтенак всякое добро для индейцев. Там нам придется засесть, может быть, даже на целую неделю, чтобы перехватить их суда.

– А бумаги твои в порядке, братец? – с беспокойством спросил Кэп. – Тебе, разумеется, известно, что захват судов в открытом море считается морским разбоем, если с тобою нет необходимых бумаг, подтверждающих твое право совершать рейсы на государственном или частном вооруженном судне.

– Я имел честь получить от полковника звание старшего сержанта Пятьдесят пятого полка, – возразил Дунхем и с достоинством выпрямился, – а этого должно быть достаточно даже для французского короля. Если же и этого мало, у меня есть письменный приказ майора Дункана.

– Но это не дает тебе права совершать рейсы на военном судне?..

– Других бумаг у меня нет, зять, но и этих хватит. Интересы его величества в этой части света требуют, чтобы мы захватили суда, о которых я говорил, и отвели их в Осуиго. Эти суда нагружены шерстяными одеялами, побрякушками, ружьями и патронами, – одним словом, всем, что нужно французам для подкупа проклятых дикарей, их союзников, которых они заставляют совершать всякие зверства. Тем самым французы попирают христианскую религию и ее заповеди, законы человеколюбия и все, что нам дорого и свято. Захватив этот груз, мы расстроим их планы и выиграем время, потому что этой осенью они уже не смогут получить из-за океана другие товары.

– Однако, батюшка, разве его величество не прибегает также к помощи индейцев? – спросила Мэйбл, несколько удивленная.

– Разумеется, дочка, и он имеет на это право, да благословит его господь! Но только есть большая разница в том, кто использует краснокожих в войне – французы или англичане, – это всякому понятно!

– Это-то понятно, шурин! Я вот только никак не разберусь с твоими судовыми документами.

– Любой француз обязан удовлетвориться документом английского полковника, подтверждающим мои права. Так оно и будет, зять.

– Но какая разница, батюшка, кто втягивает индейцев в войну – англичане или французы?

– Плохо дело, дочка, если ты не видишь ее, этой разницы! Прежде всего англичане по натуре человечны и смелы, а французы жестоки и трусливы.

– Можешь еще добавить, брат, что они готовы плясать с утра до вечера, дай им только волю!

– Совершенно справедливо! – серьезно подтвердил сержант.

– И все-таки, батюшка, это не меняет дела. Если французы поступают дурно, подкупая туземцев, чтобы они воевали с их врагами, то, казалось бы, это одинаково неблагородно и со стороны англичан. Вы-то согласны со мной, Следопыт?

– Вы, правы, конечно, правы. Я никогда не был с теми, кто поднимает крик, обвиняя французов в тех же грехах, какие совершаем мы сами. И все же связываться с мингами позорнее, чем с делаварами. От этого благородного племени мало что осталось, но я не считал бы грехом послать их против наших врагов.

– Да ведь и они убивают и снимают скальпы со всех – от мала до велика, не щадя ни женщин, ни детей.

– Это у них в крови, Мэйбл, и нельзя их за это осуждать. Натура есть натура, и у разных племен она проявляется по-разному. Я, например, белый и стараюсь вести себя как подобает белому.

– Не понимаю – отвечала Мэйбл, – почему то, что справедливо для короля Георга, не должно считаться справедливым и для короля Людовика.

– Настоящее имя французского короля – Капут[100], – заметил Кэп, у которого рот был набит олениной – У меня был как-то на борту один пассажир, ученейший господин, и он разъяснил мне, что все эти Людовики – тринадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый – были великими обманщиками, на самом деле их всех звали Капутами, по-французски это значит «голова», понимать это надо так, что их должно поставить у подножия лестницы, чтобы они были под рукой, когда придет время их повесить.

– Разве это не все равно, что снимать скальпы? Такое же свойство человеческой натуры! – сказал Следопыт с удивленным видом, будто он впервые услышал нечто для него новое. – Теперь я уже без всяких угрызении совести буду бить этих негодяев, хотя я и прежде с ними не особенно церемонился.

Собеседники, за исключением Мэйбл, решили, что на этом вопрос, занимавший их, исчерпан, и никто, по-видимому, не находил нужным обсуждать его дальше. И в самом деле, три наших героя в этом отношении мало отличались от своих ближних, которые склонны судить обо всем пристрастно, без должного знания и понимания; возможно, и не стоило бы приводить здесь этот разговор, если бы он не имел отношения к некоторым частностям нашего повествования, а их суждения не объясняли мотивов, руководивших их поступками.