«Следователи ставятся в обеденный перерыв…» (с)

Я прошел и сел. Вагон пустел. Цивилизация сменялась руинами хрящевик и совсем маленькими станциями. Люди выходили и исчезали за окном. Что бы завтра рано утром появиться здесь снова и разрядить эту цепочку. Цепочку рабства, добровольного рабства, которое ты не смеешь осудить и тем более признать рабством. Иначе, как только ты это сделаешь, в тот же момент вся хрупкая цепочка развалиться подобно карточному домику. Все! Все ради чего ты искал квартиру в этом чертовом красном строителе, ради чего приехал сюда со своим платиновым дипломом инженера, ради чего ты бегаешь каждое утро от контров в электричке и слушаешь по вечерам рок и сидишь в контакте. Все это рухнет. Выпивки в выходные. Поход в музей, каждое 3е воскресение месяца. Покупка новых шмоток. Новый телефон. Просмотр последней киноновинки с недополуподругой-недополудевушкой. Рабство поддерживает твою стабильность, твое желание жить, желание что-то делать. Откажись от рабства, и ты тут же потеряешь вкус к жизни. Завтра утром, встретимся здесь же.

Я сидел один. Один в огромном вагоне. Он гремел и подергивался, а репродуктор сообщил, что следующая станция весенняя. А я сидел. Мы с вагоном были как бы наедине. Огромный вагон и тонкий замученный я. За окном не было ни чего. Ни фонарей, ни бликов складских крыш, ни деревьев. В какой-то момент мне показалось, что вот на самом деле я умер в вагоне, и сейчас просто жду очереди к боженьке, в том месте где испустил дух. Ведь так было бы честно. Кто где умер, тот там и ждет своего часа перед судом божьим. Этим объясняется феномен призраков и духов появляющихся на месте гибели. Мне хотелось быть призраком. Жутко захотелось вдруг вот так остаться сидеть в вечно едущем в вечной темноте вагоне, сидя возле щелей, из которых под сидение дует теплый воздух и станция весенняя вот-вот будет через пару минут. Но ты до нее никогда не доберешься. Ведь ожидать всегда приятнее чем получить. И ты едешь, на станцию весеннюю. Как в 1999м году, когда все 31е декабря ты ешь конфеты из подарочного набора. И мама уже не запрещает тебе их есть, ведь вот оно 31е декабря! Целый день ты смотришь телик, и не просто смотришь на диване, а валяешься с пакетом конфет на полу возле экрана. И переключаешь с одного охуенного фильма на другой. И ждешь! Ждешь! Ждешь! Станцию весеннюю.

Перрон, половина второго ночи, мокрый туман. Люди, что оказалось еще существовали здесь в это время суток, шагали обходя лужи. Все молчали, даже те, кто шел не один. Шаг за шагом по бетонной лестнице, ступени которой кое где обдолбились и были похожи скорее на пузырь, чем на ступень. На вершине перехода, было тихо, светло и туманно. Все равно, что я бы сейчас будучи новорожденным, следовал свой короткий путь из матки к вагине. Тонкий мост и вокруг мокрый нежный туман похожий на молоко. После полуночи дальнее Подмосковье, это все равно что ближний Новокузнецк- глушь омертвение и дремучий сон..Тихо, мокрый холод и шаги. Спустившись с перехода, я оказался на неком подобии маленькой площади с парой монументальных пушек и скромной стеной славы. Естественно со знамёнами и красной звездой. Дань некому наброску бумажного патриотизма. Даже в самом затхлоучуханном поселке, есть такая площадь. Но мало кто уже помнит для чего она. Место где по воскресениям устраивают базарную ярмарку, а по ночам, особенно летом, массовое распитие дешевого и доступного алкоголя. Места, где по воскресениям выгуливают своих отпрысков, молодые и некрасивые родители- неудачники, а их чада, впитавшие с младенчества терпкий запах нищеебства, продуктов по красной цене и съемных квартир на 2 семьи, будут с разинутыми ротиками (вокруг которых размазана вчерашняя манная каша и самая дешевая шоколадка на арахисовом масле, смотреть на бюст Ленина, пушки и загаженный птицами монумент славы. Испытывая от всего этого лишь позывы наложить в штанишки, купленные в смешных ценах. Надо было забежать в магазин хотя бы за чем то съестным, ибо после московской лепешки в моем желудке ни кто не бывал. Ларек был почти рядом, почти такой же о каких пел шевчук в своем «бородино».Что то типа бара- разливайки, ночного маяка в бушующем штормом диком океане похмельной комы и голода. Унылый охранник. Унылая продавщица. Все они были как будто чем-то единым с ларьком. Как отростки его. Конечно же Доширак, чудо йогурт и буханка хлеба. Доширак и Ролтон стали нашими национальными кушаньями. Доширак-это душа фундамента и кирпичной кладки в каждом местном здании. Доширак-это залог чистоты этих улиц. Доширак-это сильная Россия. А сильна Россия только тогда, когда сила на которой она держится-рабская. Питает рабскую силу-Доширак, Ролтон и нарезной батон по красной цене. Три кита надежности и единой силы. Так что я сейчас нес в сумке маленькие надежные кирпичики фундамента России. Скрепы даже, если хотите.