Свою работу в бригаде Настя начала с того, что провела генеральную уборку в избе. Отскоблила ножом и промыла горячей водой окна, пол и пары. Побелила печь. Осторожно обтерла влажной тряпкой закоптелый портрет Владимира Ильича и украсила его свежими, пахучими ветками пихты. Потом оттерла кирпичной крошкой и перевесила в удобное место медный рукомойник, постелила у порога чистую рогожку и лишь тогда присела на лавку усталая, но довольная. Сказала сама себе: «Не хуже, чем у людей стало». Еще полюбовалась на дело рук своих. Потом спохватилась: «Ох, чего ж это я сижу-то!» — и занялась стряпней. От хорошего настроения завела песню, сначала негромко, потом распелась:
Песня как будто и невеселая, а петь не скучно.
И картошка чистится веселее.
— Эх, мать честная из-под Тулы-города! — только и мог вымолвить, оглядывая избу, вернувшийся с охоты Ложкин. — Неужто все сама?
— А то кто же? — горделиво отозвалась Настя и, взглянув на ноги Ложкина, добавила: — Чесанки охлопал бы, Кирилл Иваныч. Там в сенях веник я припасла.
— Что верно — то верно, — спохватился Ложкин и вышел в сени. Вернувшись, еще раз внимательно оглядел посвежевшую избу и сказал Насте: — Не знаю, чем тебя и премировать за такое старание.
— А ничем. Я ведь за свое кухарничанье трудодни получаю.
— Капитолина тоже получала, а с нас брала особо, хоть и не шибко заботилась.
— Вольно было давать.
— А нам не жалко. Заработаем, Настенька, на все. Белки нынешний год на дереве больше, чем шишек.
Вошли еще двое охотников — Семен Лосев и Вася. Тоже удивились.
— Куда с такими ногами претесь! — заорал Ложкин.
Ребята, не успев даже путем осмотреться, выскочили в сени.
Настя рассмеялась.
И обедом охотники остались довольны.
— Зря ты, Настасья Ефимовна, нас так ублажаешь, — уписывая тушеного зайца, сказал Кирьянов.
— А то вам плохо?
— Нам-то в самый раз, а вот тебе… Захочешь, не ровен час, замуж, а мы не отпустим.
— Не отпустим! — поддержал шутку дяди Петька.
— Не собираюсь. А захочу — так и здесь жениха найду, — шуткой на шутку ответила Настя, но тут же смутилась, почувствовав на себе пристальный взгляд Семена Лосева.
— Белого кочета на серого менять — даром время терять, — многозначительно произнес Кирилл Ложкин. Настя, конечно, сразу догадалась, на какого «белого кочета» намекает бригадир, и ото ее рассердило.
— А ты, Кирилл Иваныч, бабьих сплетен не повторяй… Чай пить будете?
— Чай молодцу не утеха! — наливая себе и Лосеву в стаканы водку, сказал Алексей Кирьянов.
Настя нахмурилась.
— Очумеете, пожалуй, если каждый день будете водку кушать.
— Ничего, ее ведь, матушку, из хлеба гонят, а от хлеба кровь густеет, пузо толстеет, — отшутился по своему обыкновению Кирьянов.
Охотники, не избалованные заботой, не могли нахвалиться своей новой хозяюшкой и относились к девушке подчас и грубовато, но хорошо, сердечно: в избе старались не сорить, не натаскивать снегу. И лаек в избу не приучали. Курить выходили в сени, в присутствии Насти не ругались, но… почти каждый день заканчивался пьянкой.
— И где только они винище берут?.. — недоумевала девушка.
— Бригадир заботится, — ответил Насте Вася Ложкин, когда она его спросила об этом. И отвел в сторону взгляд.
— Господь бог незримо посылает. А главное — в своей посуде! — отшутился Кирьянов.
— Много будешь знать — до сроку состаришься! — грубовато ответил Насте Семен Лосев, но сразу же, по-видимому желая смягчить резкость, добавил: — Ты не бойся, Настасья Ефимовна, если кто к тебе по пьяному делу прицепится, — я заступлюсь.
— А если сам?
Семен пристально оглядел Настю, потом отвел взгляд в сторону, сказал не то с насмешкой, не то с обидой:
— Зря ты меня боишься.
— Я?! — Настя рассмеялась.
— Ты, — подтвердил Семен.
Этот разговор произошел утром. Все охотники уже ушли, а Лосев почему-то задержался.
Семен был прав: Настя его побаивалась, но в то же время уважала больше других. Может быть, потому, что Лосев напоминал ей чем-то Егора, повадкой очевидно, потому что по внешности никакого сходства между ними не было. Вот и сейчас, искоса наблюдая за Семеном, молча сидевшим на лавке, Настя думала: «Ишь пригорюнился, тоже, видать, без привета жизнь прожил». Растрогавшись от таких мыслей, бочком подступила к Семену, сказала ласково:
— Гимнастерка, я смотрю, у тебя, Сеня… Небось месяц не стирана и порвалась, видишь ли.
Настя осторожно прикоснулась рукой к плечу Семена в том месте, где расползлась по шву вылинявшая гимнастерка. Семен поднял голову, заговорил негромко, глуховато:
— Лучше ты обо мне не заботься, Настасья Ефимовна…
— Не велика забота. А ну снимай разом!.. Чего смотришь сурьезно, как филин? Этак от тебя все барышни сторониться будут.
— Нужны вы мне.
— Вон как!.. Значит, всю жизнь в парнях думаешь проходить?