Следствие не закончено

— Их там, говорят, до черта сгрудилось. Одних, слышь, газетчиков иностранных до пятисот душ, — отозвался на разговор колхозник, сидевший в кресле под бритвой Ельникова.

— Надо думать. Весь мир сейчас на Москву смотрит. Да… И о чем же, интересно, эти люди разговаривают? Какая у них цель? — Шаталов выдержал для значительности небольшую паузу. — Вот идут разговоры о Германии. Как, значит, на правильный путь ее поставить? Вопрос как будто простой…

— Для тебя, может быть, простой, а для того же Маршалла нет, — вновь попытался поддеть Шаталова Саватеев. Счетовод тоже считал себя человеком сведущим в политике. Но Шаталовых поддеть не так-то просто.

— Правильно. Для меня простой, а для американца нет! — Михаил Павлович с такой уверенностью произнес эти слова, что все слушавшие невольно взглянули на него с уважением, а Ельников перестал даже скрипеть бритвой и тоже повернулся в сторону разговаривавших. — У меня сыновей — одного из трех убили, а другой до сих пор от контузии не оправился. Вот он почему для меня простой — вопрос о гитлеровских последышах.

— Ничего, Михаил Павлович, — сочувственно сказал Балахонов. — Жалко, конечно, ребят, но… и еще раз выступим, если опять доведут. Мы люди честные и на разговор и на драку.

— Вот-вот, — обрадовался такой веской поддержке Шаталов. — И я про то хочу сказать. Наша политика прямая, и наше правительство говорит начистоту. А вот иностранцам некоторым приходится крутить, как лисе хвостом. Выступает, скажем, ихний министр. С одной стороны, ему и неловко выгораживать фашистов. Все-таки весь народ его слышит — и наш, да и там, — Шаталов указал рукой на дверь. — А с другой стороны, каждый из них думает: «А ну, как эта самая палка да по мне придется?»

— Кто следующий? — возгласил Ельников.

Балахонов подошел и осторожно опустился в кресло. Остальные, переговариваясь, направились к выходу.

— Вас побрить?

— Обязательно.

— И подстричься бы вам не мешало, товарищ Балахонов, а то сзади у вас совсем неинтересно.

— Ну что ж, стриги сзади и спереди. Небось не отвык еще от своего дела.

— Как вам сказать. — Ельников лихо зашлепал бритвой по ремню, не обращая даже внимания на то, что делали его руки. — Вот какой-то умный человек сказал: «Познай самого себя». Правильные слова. Я, например, четырнадцать лет работаю по этому делу. И всю войну обслуживал летчиков, целый полк брил. Благодарность даже заслужил от командования и медаль «За победу над Германией».

— Ишь ты! — удивился Балахонов, — Кто чем, побеждал, а ты, выходит, бритвой.

— Ничего не поделаешь — приказ. — Ельников, с трудом расчесав железным гребешком густые и жесткие волосы Балахонова, начал орудовать ножницами. — Да, столько проработал, а за последние дни заинтересовался совсем другим. Поверите, утром сегодня на поле ходил посмотреть, что там делается.

— Ну и что?

— Очень любопытно. — Ельников даже перестал стричь, заговорил с воодушевлением: — Понимаете, пять дней тому назад была голая земля, а сегодня уже показалось… А?.. Выходит, что я, Антон Степанович Ельников, так сказать, подчинил себе силы природные.

— Ну, брат, это ты того, в размышление ударился. — Балахонов пристально и, пожалуй, с уважением оглядел неказистую фигуру парикмахера, его воодушевленное мыслью лицо. — Верно, находятся такие люди, которые на природу эту самую узду накидывают. Взять того же Ивана Владимировича Мичурина. Тоже ведь наш земляк, а прославился на весь мир. Еще бы лет пятьдесят прожил — и, гляди, тамбовские ананасы вырастил бы. Ах, и люди есть замечательные! Всю свою жизнь как нацелят, так и ведут по одной линии. Ну и добиваются невероятного.

— Вот-вот, про что я и говорю. К большой цели должен каждый человек вести свою жизнь, а? — Увлекшись разговором, Ельников даже отступил к окну и присел на подоконник. — Наблюдал я все эти дни, как наши люди работают.

— Дай бог, чтобы во всех колхозах так было.

Балахонову уже хотелось закруглить разговор, но парикмахер только начинал входить во вкус.

— Не скажите, товарищ Балахонов, — сказал он, нацелившись в кузнеца ножницами. — Очень даже разные люди окружают нас с вами. Все, конечно, трудятся, но интересный вопрос — как?.. Вы, например, звеньевой и я, например, звеньевой. И участки наши рядом. Так?

«Было бы мне дома побриться!» — подумал Балахонов и сказал:

— Выходит, два сапога пара.

— А вот и нет! — торжествующе возразил Ельников. — Потому что я себе поставил идею, а вы — нет. Я очень просто, не сходя со своего участка, до Москвы пойду. «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой!»

— Эк ведь куда тебя бросило! На какие слова!

— Это Пушкина слова, незабвенного нашего поэта. А сейчас и Брежнев так про себя может сказать.

— Не скажет. Андриан себе на уме мужик. Втихую действует.

— Другие за него скажут. Вот развернем мы с вами осенью газету «Правда» или «Известия», а там на первой странице портрет Андриана Кузьмича и подпись: «Прославленный стахановец полей, Герой Социалистического Труда…» Ах ты, боже мой!