Следствие по-русски 2

— Иначе я не стал бы расстраивать Разумовского, — сказал я. — Я прекрасно понимаю, что он сейчас чувствует. Это ведь не простое расхождение мнений… Может быть, он прав, и это действительно позиция… Но сейчас тот редкий случай, когда я не могу уступить ему, как бы мне этого ни хотелось. Боюсь, что если я уступлю и приму желаемое за действительное, то эта ошибка может дорого стоить одному человеку. Вот ведь задача какая… Мне самому не очень нравится эта ситуация, и я догадываюсь, чем обернется «победа» моей позиции. Как воспримет это Разумовский, каким ударом это будет для Зимина… Он очень любит ее. Ему никогда не везло с женщинами, и вот… повезло. Она сейчас составляет смысл его жизни… Знаешь, мне хотелось бы ошибиться, и я даже не боюсь в этом случае выглядеть подозрительным, мелочным скептиком. Честное слово, это было бы для меня даже радостно… Но как я должен поступить сейчас, предполагая возможность весьма плачевного исхода? Здесь встают очень существенные различия между убеждениями Разумовского и принципами моей работы. До сегодняшнего дня, вопреки всем законам, эти противоположности уживались, объединенные желанием защитить и помочь. Но рано или поздно — все равно должно было произойти то, что произошло. Я прекрасно понимаю его, но уступить не могу. Сейчас дело не только в нас. Вопрос стоит о жизни постороннего человека. Может быть, мне действительно не стоило ему ничего говорить?

— Мне кажется, что дело в умении делать выводы, — сказала Лена. — Как воспринимать подобные случаи — как закономерность или как исключение. Строить мировоззрение на частности и жить с оглядкой на нее или сознательно отдавать себе отчет в существовании подобного, но четко определять это как частность…

— Я надеюсь, что Разумовский поймет. А мне уже приходилось сталкиваться с чем-то подобным. С девушками, которые не верили, что влюбленный в них парень на самом деле является мошенником и аферистом. В свое время они наговорили мне немало весьма нелицеприятных слов, обвиняя едва ли не в злонамеренной клевете на хорошего человека с целью поднять за его счет уровень раскрываемости. С матерями, которые ходили по инстанциям, доказывая, что их сын не угонял автомашину, не избивал в пьяном угаре прохожего до полусмерти, не насиловал с друзьями малолетнюю девчонку в подвале. Родители и влюбленные… Они искренне не могут поверить и защищают свои убеждения изо всех сил, пуская в ход все способы и средства. Моего знакомого инспектора по делам несовершеннолетних раз в неделю обвиняют в избиении детей, в подвешивании их за ноги к потолку, в изнасиловании. Он научился даже но обижаться, но… Нелегко. Как нелегко и смотреть в глаза тех, чьи родные и любимые пострадали от этих людей. Приходилось выслушивать и обвинения родственников убитого, требования немедленной расправы над человеком, находящимся под следствием, а само расследование воспринималось ими как умышленное затягивание, следствие коррумпированности, продажности и попустительства. Можно легко дождаться пощечины или плевка в лицо от родителей изнасилованной девушки, не понимающих, как можно вести следствие, когда нужно рвать насильника на части… И это мы тоже понимали и научились не обижаться, но… Все равно нелегко. Каждый раз очень и очень нелегко… Поэтому и невозможно заниматься этой работой, как… как работой. Если ты не знаешь, что ты делаешь и для чего, а просто зарабатываешь себе таким образом на жизнь, то тебя ждет горькое разочарование… Вот и сейчас я меж двух огней. Я боюсь, что завтра-послезавтра может произойти большая беда, Лена… Отвык я немножко от роли «говнюка», — невесело усмехнулся я. — Пора вынимать этот костюм из сундука и стряхивать с него пыль…

Она села ко мне на колени и, взъерошив мои волосы, потерлась щекой о мою щеку.

— Так легче? — спросила она, нежно касаясь губами моей шеи, уха, виска. — А так?..

Я рассмеялся и, подхватив на руки, крепко прижал к себе.

— Ну вот и хорошо, — прошептала она. — А все остальное образуется… Обязательно образуется…

* Я зябко поежился от утренней прохлады и плотнее запахнулся в плащ, безуспешно пытаясь защититься от всепроникающей сырости тумана. Больше всего мне сейчас хотелось развести огромный костер, завалиться на мягкий мох и тут же, в ласках исходящего от огня тепла, — спать, спать, спать…

— Едва документы на восстановление в розыске подал, а старые знакомые уже тут как тут, — проворчал я, пританцовывая на месте. — И недосыпание, и недоедание, и ожидание, и непонимание… Здравствуйте, родные…

— Знать, судьба твоя такая, — услышал я позади себя приглушенный бас. Разумовский вышел из-за деревьев и посмотрел в сторону выступающего из тумана особняка. — Все еще спят?

— Вроде как проснулись. Через час им выезжать. Если ничего не изменилось…

— Ты, это… Не обижайся за вчерашнее на меня, — смущенно попросил иерей. — Хорошо?.. Наверное, это от эмоций…

— Обычное дело, — пожал я плечами. — Нам, цыганам, кочевать, вам, оседлым, осуждать…