Следствие по-русски-2

— Странно, но то же самое мне не так давно говорил Тавхаев, — припомнил я. — Вы вспоминаете об этом, когда дело каса­ется вас лично... Знаешь, что было бы «не подло» и сняло бы с меня ответственность за подобный выбор? Сдать вас, к чертовой бабушке, в угрозыск и навсегда забыть о вашем существовании. Это самый простой и, может быть, самый безболезненный спо­соб — переложить ответственность на других. Но тут есть один маленький момент...

— Зимин? — догадалась она. — Но ты же его почти не зна­ешь... То, что ты задумал, — блажь. Самодурство и блажь. А я предлагаю тебе деньги и...

Она многозначительно посмотрела на меня. После подобных взглядов сомнений обычно не остается. Но ведь я и не сомневал­ся. И она поняла это.

— Это блажь и самодурство, — повторила она.

— А это — тюрьма, — указал я на кассету.

— Я все равно не понимаю, — сказала она. — Тебе-то что от этого? Зимин будет наслаждаться своим «телячьим счастьем»... Да, предположим, что я могу ему это устроить... Я буду при день­гах, в золоте, при «тачке», буду не вылезать из-за границ и ме­нять шубы раз в неделю, даже летом... Знаешь, я особо страдать не стану. Я хотела все это получить, стремилась к этому, и вот... получила. Пусть даже и с «нагрузкой». Все довольны... А ты?

— А я буду просто счастлив от того, что у моего знакомого есть любящая, заботливая, верная, преданная жена! — отчека­нил я.

На слове «верная» она заметно погрустнела, а на «преданной», кажется, наконец осознала, что «имитация искренней любви» будет полной.

- Ну ты и подонок! — с чувством сказала она.

— Да, — улыбнулся я. — Но я — «подонок с кассетой». А ты — «стерва без кассеты»... Честно говоря, если б я тогда мог хотя бы предположить, что ты доберешься до ружья... Но сделанного не вернешь. А отсчет с этой точки выглядит несколько иначе, чем с той, на которой у меня только-только зародились подозрения... Может быть, я ошибаюсь, но я все же возьму этот грех на душу.

— Хорошо, — глухо сказала она. — Только... Спрячь эту кассе­ту подальше. И еще одно... Скажи, в чем я просчиталась? Я ведь очень тщательно все продумала. И играла я тоже хорошо. Я знаю Зимина лучше, чем он сам себя знает. А у других не было осно­ваний подозревать меня. Все прекрасно понимали, что эти день­ги и так принадлежат мне... Ну а то, что я не люблю ни Зимина, ни Дорохова и не могу с ними жить — кроме меня не знал ник­то... Где я ошиблась? Что дало для тебя основания подозревать меня? Что я недодумала?

— Взгляд, — сказал я и поднялся. — Я знаю, какие глаза у лю­бящей женщины. А у тебя они были холодные и жесткие. Словно через прицел автомата смотрела...

— И это все?! — по-моему, она даже обиделась. — Глаза — и все?..

Я посмотрел на нее, пожал плечами и вышел...

* * *

— Теперь, когда ты отдохнул, — с широкой и сладкой улыбкой на лице Никитин «наградил» меня пачкой дел, — и, полный сил, можешь приступить к работе, — он поднатужился и положил сверху еще одну такую же «пирамиду» материалов, — я с огром­ной радостью постараюсь использовать твои свежие силы на благо родного розыска, — и, подпрыгнув, он забросил на эту «Эйфеле­ву башню» еще с десяток дел. — Знал бы ты, как я тебя ждал! — со страстью нетерпеливого любовника в голосе сообщил он. — Ну ничего, скоро узнаешь... Я от всей души поздравляю тебя с возвращением в наш славный отдел... Но для себя я поставил «га­лочку» напротив твоей фамилии: «Склонен к побегу». Еще одна попытка дезертировать — и я буду стрелять без предупреждения. А такое желание у тебя скоро появится — это я тебе обещаю...

Обнадеженный такой перспективой, я кое-как добрел до ка­бинета, пошатываясь под тяжестью многопудовой ноши, ногой открыл незапертую дверь и...

— И тебе долгих лет, — кротко сказал иерей, когда эхо с му­чительным трудом закончило перечисление всех известных мне ругательств.

Я посмотрел на разлетевшиеся по всему кабинету бумаги, на приветливо улыбающегося Разумовского и вздохнул:

— Хорошо... Начнем все сначала... Пойми, наконец, что я — обычный маленький служащий маленького территориального отдела. Без связей, без денег, без каких-то особых способностей. Отнюдь не энтузиаст и не считаю себя «карой небесной» для преступников. Я не спортсмен, способный левой рукой раски­дать дюжину головорезов, а правой из дробовика бить белку в глаз. Я и из пистолета толком стрелять не умею. Я загружен делами до предела и не могу заниматься еще и «общественной нагрузкой». Я даже не буду напоминать тебе твои клятвенные обещания раз и навсегда закончить с «крестовыми походами» в защиту твоих прихожан — наверняка в ответ у тебя приготов­лена целая речь из аргументов и нравоучений. Я просто хочу, что­бы ты наконец понял, что на все твои бесконечные просьбы «по­следний раз помочь» я буду принципиально и твердо отвечать: «Не-е-ет!..»

 1997 г. С.-Петербург.

 О К О Н Ч А Н И Е С Л Е Д У Е Т