Следствие ведет Россана

Она в нескольких словах ввела его в курс дела, стараясь перекричать шум мотора и уличного движения.

Руджеро выслушал все без всяких комментариев и, даже узнав про сигареты с марихуаной, не выказал ни удивления, ни возмущения.

Россану это насторожило.

— Уж не слыхал ли ты случаем что-нибудь про это?

— Нет. Но я знаю одного парня из третьего класса лицея, который иногда балуется этим делом, только «травку» он покупает на рынке у Порта Портезе. Он сам рассказывал Микеле.

— И что же ты обо всем этом думаешь?

— Я не верю, что Пьеро мог этим заниматься.

У Россаны немного отлегло от сердца.

Слава богу, нашелся еще человек, которого не так-то легко убедить столь гладкими на первый взгляд доводами. Они некоторое время молчали. Мопед с грохотом свернул на улицу Номентана.

— Ах да, вот еще что: в муниципалитете выдрали страницу из книги, в которой был зарегистрирован патент, выданный дядюшке Пьеро на торговлю с лотка.

— Зачем?

— По-моему, чтобы нельзя было узнать его фамилию и где он живет.

И тут совершенно естественно и просто Руджеро произнес слова, прозвучавшие для Россаны волшебной музыкой:

— А я знаю, где он живет.

— Ты знаешь?! — крикнула Россана, стараясь заглянуть ему в лицо, и мопед опасно наклонился.

— Ну да, как-то утром я видел, как он выходил из ворот одного дома со своей тележкой. Это было, наверно, еще в прошлом году. Нет, пожалуй, этой зимой.

— Так почему же ты не рассказал об этом сегодня утром? Папа сказал, что в школе во всех классах был проведен опрос.

— Меня не было на занятиях. Сначала меня вызывали к директору, потом вместе с Микеле и Фабрицио я ходил давать показания в полицейское управление.

Это их так рассмешило, что они дружно расхохотались, представив себе, какую физиономию скорчил бы полицейский комиссар, узнай он, что целое утро рядом с ним был человек, который одним своим словом мог разрешить мучавшую его проблему.

— И что же мне теперь делать? — спросил Руджеро, как только они подъехали к дому Россаны. Как-никак эта симпатичная девочка все-таки старшая дочь важного полицейского чина, и лучше, чтобы она сама решила, следует ли ему немедленно поставить в известность ее отца.

Россана, которая уже приняла решение, покачала головой.

— Завтра воскресенье. Почему бы нам самим не наведаться на квартиру к дядюшке Пьеро? Кое-что в этой истории кажется мне не очень-то убедительным, и было бы не худо взглянуть на его берлогу до того, как там появится мой папаша.

— А как мы туда войдем? — возразил Руджеро, несколько смущенный намерением Россаны.

— Еще не знаю. А что это за дом?

— Какая-то лачуга. А рядом с ней, по-моему, что-то вроде маленького дворика.

— Так вот слушай. Мы пойдем туда и все осмотрим. Если нам войти не удастся, сообщим отцу. А когда он приедет, я буду вертеться рядом, проникну туда и все разузнаю.

— А как ты объяснишь ему…

— Ох, сколько вопросов! Увидимся завтра. Позвонишь мне?

— В котором часу? — спросил Руджеро, не слишком правда довольный ее решением.

— В половине десятого. Договорились? Чао!

— Чао.

— Фабрицио ты предупредишь?

— Хорошо, я скажу ему, только не знаю, сможет ли он прийти.

— А что, ты думаешь, он тоже дрейфит? — самым простодушным тоном произнесла Россана, и Руджеро сразу попался в ловушку.

— Да я вовсе не боюсь… — начал он, слишком поздно сообразив, что Россана над ним смеется.

Он проводил ее взглядом, и, когда она уже скрылась в подъезде, Руджеро все еще не трогался с места, пытаясь привести в порядок свои мысли. Так он стоял в задумчивости, пока, наконец, регулировщик, выведенный из терпения этой затянувшейся остановкой в неположенном месте, неожиданно не подошел к нему сзади и не поторопил его:

— Проезжайте, молодой человек, проезжайте.

4

— Вот здесь, — объявил Руджеро.

Он выключил мотор, его примеру последовал и Фабрицио. Россана, не дожидаясь, пока они опустят у мопедов подставку, приблизилась к воротам.

Грязь и жалкое убожество дворика бросались в глаза уже издали. Больше всего поражало полное запустение, ощущение тоскливого одиночества, которое сильнее всего вызывают брошенные, ожидающие сноса дома, где никто уже не живет. В маленьком квадратном дворе высились горы железного лома и всякого никому не нужного хлама: прорванные сетки от кроватей, обломки мебели, старые ящики, выброшенные кастрюли. Две или три выходящие во двор двери были забиты гвоздями, одна даже заложена кирпичами. Однако замки и засовы, красующиеся на воротах каких-то складов, казались почти новыми. Только один из четырех углов двора казался обитаемым. Рядом с низеньким сводчатым подъездом виднелась маленькая зеленая дверка с облупившейся краской, а на ступеньке перед нею сидела худющая кошка. Кошка при приближении примолкнувшей троицы улыбнулась, если можно допустить, что кошки умеют улыбаться. Но не тронулась с места.