Следствие ведут знатоки

Знаменский. Не место красит человека, друг мой Шурик. Налить?

Томин. Праздный вопрос.

Знаменский наливает две чашки кофе, достает сахар и коробку печенья.

Томин. О, как в лучших домах. (Пьет кофе.)

Входит Кибрит.

Кибрит. До чего вкусно пахнет!

Знаменский. Хозяйничай сама.

Некоторое время они молчат. После бессонной ночи все утомлены.

Знаменский. Вы по-прежнему ждете объяснений?

Томин и Кибрит молчат.

Знаменский (Томину). По-твоему, я просто сминдальничал?

Томин. И по-моему, и по-твоему, и по-чьему угодно. (К Кибрит.) Разве нет?

Кибрит (уклончиво). Момент для допроса был, конечно, выгодный…

Знаменский. Согласен. Можно было использовать его истерику. Нажать, подхлестнуть. Допустим, он бы что-то выложил. По принципу — нате меня, ешьте! И потом что?

Томин. А что потом?

Знаменский. А потом он опомнится…

Телефонный звонок. Знаменский берет трубку.

Знаменский. Да… да… (Томину.) На тренировку пойдем?

Томин. Побойся бога!

Знаменский.

Нет, Женя. После дежурства. Почти не спали. (Кладет трубку.)

Кибрит (подсказывает). Силин опомнится, и?..

Знаменский. И поймет, что его нарочно взяли врасплох. Дали, что называется, под дых и воспользовались.

Томин (с вызовом). Ну и поймет. Беды-то?

Кибрит (стараясь их примирить). Пал Палычу с ним дальше работать.

Знаменский. И это тоже. Как работать, если я для него — враг? И главное, мгновенно рождается обобщение: «Ага, все вы сволочи, вам за это деньги платят!»

Томин (фыркает). Приближаемся к твоему любимому тезису: «Следствие — это не только… но и…» А значит, подследственный должен уходить с просветленной душой и с верой в благородство слуг закона!

Знаменский. Зачем так трескуче? Но… пусть он думает о нас с тобой хоть немного иначе, чем раньше. Ты не против?

Томин (колюче). В принципе — совершенно за. В конкретном случае — позволь посмеяться. Твой Силин — не объект для перевоспитания. Знаешь, что это за фрукт?

Знаменский (осторожно). А ты уже знаешь?

Томин. Да. Я только что разговаривал с колонией — пошел по стопам Зинаиды. Силин сел за драку с телесными повреждениями, хулиганство и сопротивление власти. В колонии сошелся с отпетыми рецидивистами, кого-то изувечил, и ему добавили срок. Ничего портретик?

Кибрит вздыхает, с сожалением поглядывает на Знаменского, собирает чашки. Уходит.

Томин. Материалы из колонии обещали сегодня выслать. Получим завтра к вечеру.

Знаменский (некоторое время сидит молча, подпершись кулаком). Но ведь ждала его эта женщина в Днепропетровске. Значит, и он кому-то дорог… (Пауза.) Пошли, Саша, спать…

Томин. Не могу. Надо по меховщикам полазить — пока не прошел слух, что шубки застряли. Кто придумал их украсть, наверняка подготовил рынок сбыта.

Знаменский. Резонно…

Возвращается Кибрит с чистыми чашками, ставит их в шкаф. Следом в комнату заглядывает секретарша, она держит несколько фотографий.

Секретарша. Зинаида Яновна! Вам просили передать. Осторожно, еще влажные.

Кибрит. Спасибо, Танюша. (Берет фотографии.)

Секретарша уходит.

Кибрит (Знаменскому). Следы твоего любимого «москвича».

Знаменский (оживляясь). Ага! Поглядим…

Он раскладывает фотографии на столе, и все трое склоняются над ними.

Знаменский. Сдается мне, что Силин прибыл на склад именно этим видом транспорта. Просто так на этот пустырь приезжать никому не нужно.

Томин. Человек мог элементарно ошибиться. Заехал, смотрит — не туда. Повернул обратно.

Кибрит (осторожно прикасаясь к одной из фотографий мизинцем). Тут машина остановилась. Кто-то вышел и переминался с ноги на ногу.

Томин и Знаменский придвигаются поближе.

Томин. Следочки изящные. Ничего похожего на силинские бутсы.

Знаменский. Но зато я вижу, что вот здесь расстояние от стоящей машины до шлака такое, что рослый человек мог шагнуть прямо из машины на шлак.

Кибрит. А на нем следов не остается. Силин, пожалуй, мог.

Знаменский (к Кибрит). У протекторов шин есть какая-то индивидуальность?