Следствие ведут знатоки

— Но вы же европейский человек, герр Янов! — взывает Ландышев. Он знает, что Янов «из Австрии» или, как он про себя выражается, «тоже из Австрии», разумея, что сам он, Ландышев, успешно промышлял в тех же краях. Отчасти он и на судейство это согласился, потому что «тоже из Австрии». Он надеялся на этом сыграть и уже при знакомстве ввернул ему пару немецких слов. Должна же быть какая-то солидарность! — А тут типично российская дурь: трассу закрыли, валяй вброд! Я тоже жил кое-где, видел дороги, хоть в той же Австрии. Там дороги, а у нас что? Это же Расея. Мало ли чего нет в договоре. В договоре на авиадоставку никто же не пишет, что самолет должен будет лететь по воздуху. Или что пароход будет плыть по воде. Это само собой разумеется. Транспорт пользуется путем, адекватным себе. Как немцы говорят, едем зайне. Каждому свое, — переводит он для Авдеева.

Как бы сожалея, что красноречивые доводы Ландышева пропали зря, Коваль разводит руками:

— Есть правило, что договор понимается буквально, иначе какой смысл его составлять?

Приунывший было Авдеев приободряется.

— Твои же люди сопровождали груз. Они согласились на объезд!

— Они всего-навсего охранники и не полномочны выражать мнение компании. Самовольно изменив маршрут, грузодоставщик принял на себя риск форс-мажорных обстоятельств.

— Мои люди тоже всего-навсего шоферы. Все решали шоферы и охранники!

— Не будем волноваться, — Коваль берет договор страхования, — посмотрим перечень форс-мажора… Очень общая формулировка, — произносит он и, как бы для утешения, доливает рюмку Ландышева.

Тот пьет больше, чем следовало бы при деловой встрече. Пить он горазд, но все же несколько возбуждается, возражая уже не только Авдееву, но и Ковалю. Постепенно обстановка в гостиной накаляется.

— Позвольте сказать одну вещь, — говорит Авдеев. — Если сравнить с другими фирмами, то у Ландышева расценки намного выше. Зачем бы мы под него переходили, если б не подразумевались большие гарантии?!

— Ладно, ладно, — повышает голос Ландышев. — Ты знаешь, за что!

Коваль понимает, что тут зарыта собака.

— Охрана не включена в договор. Имеется дополнительное соглашение? — интересуется он.

— Оно конфиденциальное, — говорит Ландышев.

— Полагаю, не для меня?

— К данному случаю охрана отношения не имеет! — злится Ландышев.

— Не будем волноваться, — напоминает Коваль. — Сегодня разговор предварительный. Я здесь неделю пробуду, а вы готовьтесь. Запишите, какие документы я хочу прочесть, включая конфиденциальные.

Тем временем перед банком, сбившись кучкой, скучают Руслан, шофер Ландышева, телохранители: его и Авдеева. Тот хоть и сам за рулем, но водителя для имиджа иметь необходимо.

Подкатывает банковский броневичок, тащат инкассаторские сумки.

Из дверей появляются Коваль, провожающий его банкир со своими охранниками и Ландышев с Авдеевым. Прощаются.

Увидев человека, которого окружающие именуют Яновым, Руслан приходит в замешательство, заслоняет лицо, прячется за броневичок. Неужели это Коваль? Да, ошибиться невозможно. Янов Максим Алексеевич… Из Австрии. Надо же! Ну и пускай, очень хорошо, только показываться нельзя. Руслан утирает лоб. И выходит из укрытия, только когда уезжает машина с Ковалем.

— Ты где шляешься? — раздражается Ландышев.

— Да тут я, тут.

Раньше Знаменский в кои-то веки выбирался на дачу. Машины у него долго не было, а на электричке с Казанского вокзала по выходным давка — измучаешься, пока доедешь. Да и времени всегда было не то что в обрез, а раза в три меньше, чем нужно.

Правда, времени и теперь столько же, но теперь появился «жигуленок». И главное — наверное, появилась тяга на природу. Так что Знаменский частенько навещает мать, проводящую лето за городом.

Дом старый, в старом кооперативном поселке. Строили его родители в годы своей молодости. Низ рубленый, верх дощатый. В бревенчатом срубе три комнаты с печкой, и терраска, откуда ведет лесенка в «братскую каморку» с маленьким балкончиком. Так было принято строить при социализме.

Зато участок — тридцать соток, не слышно, как соседи чихают. Маргарите Николаевне есть где посадовничать — она любит. Только вот воды нет, вода очень глубоко. По углам дома стоят бочки — ждут дождя. А питьевую приходится носить из колодца.

Этим и заняты сейчас Томин со Знаменским: первая забота — натаскать матери воды во все емкости. Часов семь вечера — солнце светит вовсю.

Томин крутит скрипучий ворот, Знаменский принимает ведро.

— Как хорошо, Паша, слов нет! — говорит распрямляясь.

Ведро долго-долго опускается в колодезное нутро.

— До чего я рад, что приехал! Поработаем опять вместе, тряхнем стариной.

— Стариной, Саша, — это если бы с Зиночкой. А так не тройка — пара гнедых.

— Да-а, Зинаида, Зинаида, кто мог ожидать… Последнее письмо я от нее получил прошлым летом… Даже не знаю толком, как все случилось.

Пал Палыч взглядывает на друга. Хочет знать подробности? Что ж, я бы на его месте спросил. Казалось бы, достаточно факта. Нет, нам почему-то интересны детали…

— Я тогда ездил на место, — говорит Пал Палыч. — Двадцать шестой километр Минского шоссе. У самосвала сзади отказали тормоза…