Следствием установлено

— Да уж, похвалиться нечем, Клавдия Ивановна. Цветы я те видел. Он их при мне в окно выбросил…

— Это почему же в окно? — растерянно спросила Гладышева.

Заело ее такое пренебрежение.

— Вас от следствия хотел скрыть… А впрочем, кто его знает? Чудо вас спасло. Клавдия Ивановна, от больших неприятностей. Вы даже не представляете себе, от каких неприятностей. Очень хорошо, что вы пришли ко мне и рассказали правду. Это проясняет историю с анонимными письмами и еще кое-что… А теперь попытайтесь припомнить, что происходило у вас, когда он приводил к вам своего дружка. Один раз или несколько?

— Один раз! Перед самым его отъездом. Лизавета выгнала этого дружка из дома, так вот проводы у меня были…

— Клавдия Ивановна, прошу вас, на этот раз говорите только правду. Раньше, до этих проводов, он что-нибудь вам рассказывал о своем дружке?

— Говорил… Вот приехал фронтовой друг, надо бы устроить на работу, а жить ему негде. Интересовался, не могла бы я подыскать ему квартиру в Озерницке. Но потом сказал, что не надо искать квартиры, его друг не нашел подходящей работы.

— Он его как-нибудь вам представлял?

— Фамилии не помню, а называл его Сергеем, мне представил Сергеем Сергеевичем…

— Проводы были с водкой?

— Я этого друга трезвым и в Сорочинке никогда не видела. С водкой, о закуске я позаботилась.

— Ну и как они потом повели себя?

— Напились! А как еще? Нет молодца сильнее винца. До утра посидели… Потом уже всякую несуразицу бормотать начали, то ссорились, то мирились. Но о воровских делах разговора не было…

— Охрименко не вор! Это точно! А что за причина ссоры?

— Смешно… Сергей Сергеевич его раза два почему-то Федором назвал, а Прохор разозлился! Тебе, говорит, приятно будет, если я тебя буду Скуланом называть? Тот вскочил и бутылкой замахнулся. Я их еще мирила. Тебя, говорю, Прохор, попутали с кем-то, а ты своего друга нехорошо обзываешь! А Сергей Сергеевич и говорит: «Был у меня на фронте друг, сердечный друг, я с ним горе мыкал, а теперь вот тоскую и все мне кажется, что он около меня. А Скуланом меня с детства дразнили, как услышу от кого, так тянет голову проломить…»

— До утра о многом можно переговорить… Фронтовые друзья. Быть может, вспоминали о фронтовых делах?

— Нет! О фронтовых делах не вспоминали. Прохор больше Лизавету ругал, а тот все про каких-то ашхабадцев толковал. Я не очень-то прислушивалась, не было интересу…

— Может быть, родных вспоминали?

Клавдия Ивановна задумалась. Потом неуверенно сказала:

— Что-то говорили… Сергей Сергеевич обижался… Прохора упрекнул, вот, мол, у моей сестры тебе был дом родной, а твои где? Твои что чужие! Это он про Лизавету, наверное… Будто бы и все.

— И все про родных?

— Будто бы и все…

— Сколько раз он назвал его Скуланом, не припомните?

— Один раз, что же дразниться-то! А прозвище точное…

— Теперь, Клавдия Ивановна, еще раз я попрошу вас поднапрячь память! Не было у них разговора, куда собрался ехать Сергей Сергеевич?

— В Москву! Он еще обижался, что Прохор не хочет его проводить. С билетами трудно. Так Прохор его к Жердеву отправил! Проводник, раньше на фабрике работал вахтером…

— Теперь, — сказал Осокин, — нам надо, Клавдия Ивановна, все, о чем вы мне здесь рассказали, очень подробно, ничего не упуская, записать в протокол. Так что я вас задержу недолго. Вам надо на работу?

— Надо бы!

— Мы договоримся с директором фабрики!

— Что же мне-то теперь будет, какое наказание?

— Думаю, что все обойдется. Возможно, еще вызовут в суд и спросят, как написала то подлое письмо. Ну что ж! Придется перетерпеть! А пришли вы рассказать правду вовремя.

22

И снова Осокин у Русанова.

— Иван Петрович, — объявил он с порога, — вы как в воду глядели! Первая ласточка — и к нам в сумку.

— Читайте протокол! — подстегнул Русанов. Все внимательно выслушал и тут же строго распорядился: — Готовьте вызов на Ахрещука и Михайличенко. Это — первое. Второе: составьте информацию на имя полковника Корнеева. Выпишите повестку партизанскому деду из Ренидовщины. Когда все это сделаете, готовьтесь к командировке в Подольский архив.

Осокин встал, но уходить не спешил. Ему не терпелось порассуждать. Как бы между прочим, он заметил:

— С анонимными письмами теперь все ясно!

Русанов улыбнулся.

— Бог с ними, с анонимными письмами. Главное — из-за чего он убил жену теперь понятно.

— Что вы имеете в виду?

— Свою личную убежденность в том, что этот Скулан, по пьянке, мог свободно и при Елизавете Петровне назвать ее мужа Федором, да, может быть, и не один раз… Возможно, что-нибудь проскочило и еще. Оттого в их доме обстановка и накалилась… Он поспешил с разводом и с анонимными письмами. Она в самый разгар их ссоры пригрозила на него донести. Вот и загремели выстрелы, ему ничего другого не оставалось! Некогда было даже подумать, как бы все это провести осторожнее. В общем, Виталий Серафимович, действуйте!