Следствием установлено...

Дверь кабинета завуча приоткрылась и в нее просунулась вихрастая голова Славки.

— Нина Васильевна, вы меня вызывали?

Не поднимая головы от классного журнала, завуч кивнула.

— Заходите, Лазарев. Садитесь, — строго произнесла она.

Славка уселся на краешек стула, дальний от стола, и выжидающе посмотрел на Нину Васильевну.

Завуч отодвинула от себя журналы, сняла очки, и тут Славка впервые обратил внимание, какие у Нины Васильевны добрые глаза. Ему вдруг стало как-то не по себе, охватило чувство неловкости: сколько беспокойства причиняет он этой седоватой некрасивой женщине, которая к нему всегда хорошо относилась и которую он уважал за ум и знания.

— Расскажите, Лазарев, что за инцидент произошел у вас на уроке литературы?

— Нина Васильевна, очень прошу, не надо меня на «вы» называть.

— Хорошо, Слава. Слушаю тебя.

— Честное слово, я ни в чем не виноват. — Славка заговорил быстро, а выражение его лица было таким, что тот, кто не знал его, поверил бы сразу. Но Нина Васильевна слушала его, подперев рукой подбородок, и весь ее вид ясно свидетельствовал — ей хорошо известно, что последует за Славкиным «честным словом». — Понимаете, это все проклятый генетический код, доставшийся мне от предков, — он показал рукой на грудь, призывая посмотреть и убедиться: именно там и заключен этот код. — Я бессилен что-либо изменить. На литературе я выполнял лишь заложенную во мне программу, — сокрушенно развел он руками.

— Ох, Слава, Слава... — укоризненно покачала она головой.

— Нет, Нина Васильевна, правда. Я даже пытаюсь расшифровать его, надо же управлять собой, но пока безуспешно, — закончил он и подчеркнуто виновато опустил голову.

Славка нравился Нине Васильевне. Новое ЧП с Лазаревым ее искренне расстроило: Елена Павловна пожаловалась, что Лазарев в присутствии всего класса нагрубил ей, и требовала принять, наконец, самые строгие меры.

— Понимаете, Нина Васильевна, просто я поблагодарил Елену Павловну, — снова начал Славка. — В общем, я встал и сказал: «Елена Павловна, большое вам спасибо за замечательную нотацию, которую вы нам сейчас прочитали. Теперь нам хочется жить и учиться еще лучше!»

Нина Васильевна внимательно и строго посмотрела на юношу и тихо спросила:

— Тебе не стыдно паясничать, Слава? Интеллект — это ведь прежде всего такт, чувство меры, скромность, наконец.

И от того, что она не распекала его, не кричала, не грозила, а просто, по-матерински, обратилась к нему, Славке снова стало не по себе. Он смущенно опустил голову.

— Я извинюсь, Нина Васильевна... в присутствии всего класса... — он поднял глаза и Нина Васильевна увидела в них искреннее раскаяние.

* * *

Остроносый парень с бледным строгим лицом вопросительно смотрел на стоявшего в двери Туйчиева.

— Вы случайно не ошиблись дверью? — насмешливо спросил он.

— Да вроде нет. Ведь ваша фамилия Галеев? — Арслан протянул удостоверение. — У меня к вам несколько вопросов, Рашид.

— Проходите, пожалуйста, — пожал плечами Галеев.

Да, он ждет Люцию, она написала, что приедет на каникулы, после того как он пригласил ее в Ригу. Рашид долго, но безуспешно бродил по комнате в поисках письма Калетдиновой. Познакомились только в прошлом году, когда он две недели гостил у родственников. Подружились. Знает ли он дату ее рождения? Конечно, 13 января. Нет, в этом году не ездил к ней. (Впрочем, этот вопрос Туйчиев задал для формы: сборщик завода ВЭФ Галеев 13 января находился на работе, такую справку дали ему в отделе кадров). Никто из знакомых не ездил в город, где живет Люция, и никакого подарка для нее он никому не передавал. Впрочем, подарок ко дню ее рождения он подготовил и вручит его Люции, как только она приедет. Рашид вынул из письменного стола оригинальный кулон с янтарем неправильной формы. Есть ли у него магнитофон? Разумеется. Вот он. Записи разные, в основном, хоровое пение. Гайдн? Нет, этот композитор вне сферы его интересов. В день их знакомства никакого мужчины с Люцией не было.

* * *

Рянский жил с бабушкой неподалеку от центра города. Родители его умерли. Высокая, не по-стариковски стройная Елизавета Георгиевна, которой минуло уже восемьдесят шесть, никогда не болела и лишь в последнее время стала сдавать.

В семнадцать лет Лиза Каневская, дочь полковника, вышла в Петербурге замуж за немолодого тайного советника Рянского. Летом одиннадцатого муж умер и она осталась с маленьким сыном Сергеем.

После революции особняк на Фурштадтской пришлось оставить. Из окна флигелька, где они теперь ютились, виднелись серые громады домов Петрограда, еле угадывавшиеся, занесенные сугробами трамвайные пути и проторенная тропа — на барахолку. С каждым днем все дальше уходило прошлое.

Дрова в буржуйке почернели от сырости — не горят. Окуталась едкой гарью уходящая в окошко коленчатая труба. В комнате холодно. Женщина с искаженным гримасой лицом варит воблу. Сергей сидит на корточках перед печкой, щурится на огонь, зябко молчит и слушает простуженный, но еще богатый модуляциями голос: