Следствием установлено...

«Три дня, конечно, как-нибудь протяну, — безрадостно думал Колька, — завтра литературы нет, постараюсь не попадаться на глаза Елене. Послезавтра литература — шестой урок. А потом? Потом всё. «Хрулев, — спросит Елена, — вы что, в течение двух дней не могли увидеть никого из своих родителей? Придется вам помочь», — под хихиканье девчонок, ехидно добавит она. И тут уж, как пить дать, через Светку передаст записку».

Колька зло сплюнул и закурил.

«Вообще все устроено несправедливо. В школе одни обязанности. Должен учиться, да еще хорошо, не имеешь права пропускать уроки. Надо быть вежливым, не курить... А прав — никаких. Ну подумаешь, раз пять не был на математике и два раза на химии. На́ тебе! Давай родителей. А отец снова налакается и начнет куражиться». Колька глубоко затянулся, бросил окурок, встал и, шаркая, как старик, ногами, поплелся домой.

Сколько Колька помнил себя — отец пил. Когда первый раз он увидел подвыпившего отца, его разобрало любопытство и он спросил:

— Мам, а ма, почему папа шатается?

Отец все чаще приходил домой пьяным, и Колька уже ничего не спрашивал у матери, он прятался, потому что папа становился чужим и страшным. С тех пор в Колькиной душе прочно поселился страх.

Степан Кондратьевич справедливо считал, что сына надо приучать к порядку с малолетства, но воспитательные порывы его обычно проявлялись, когда он был нетрезв.

— Где Колька? Почему, подлец, уроки не делает? — спохватывался он вдруг.

— Играет он во дворе, — испуганно отвечала Ксения Ивановна, старавшаяся, чтобы сын в такие минуты не попадался отцу на глаза. — Да и уроки сделал.

— Проверю... — Степан Кондратьевич выходил на балкон и грозно кричал: — Колька! Домой!

Услышав зов отца, Колька стремглав летел домой, он хорошо знал: малейшее промедление чревато неприятностями. Но ничего не помогало. Лучшее, чего можно было ждать — это долгие, маловразумительные и грубые нотации. А чаще всего отец уже ждал его с ремнем в руках.

Ксения Ивановна пыталась защищать сына, вырывала ремень, но Степан Кондратьевич резко отталкивал ее, гневно кричал:

— Прочь, заступница! Ишь, избаловала мальчишку!

Потом Колька лежал у себя на кровати, горько всхлипывая, и отпихивал мать, пришедшую утешать.

Знакомясь с кем-нибудь из сверстников, Колька прежде всего выяснял:

— Тебя наказывают дома? — и, если получал утвердительный ответ, уточнял: — Бьют? — Ему почему-то хотелось, чтобы всех наказывали и били, как его.

Учился он неважно. Пропускал занятия, часто опаздывал в школу. Самое скучное для Кольки было делать уроки. Когда он садился за стол, его охватывало тяжкое уныние, особенно из-за математики, и он старался делать только что-нибудь другое, более интересное.

Кольку очень тянуло к ребятам сильным и независимым. А Славку Лазарева он просто боготворил. Еще с тех пор, как Славку в пятом классе прикрепили к отстающему Хрулеву, Колька неотступно следовал за ним и охотно участвовал в его проделках. Многие учителя даже поговаривали в учительской между собой, что Хрулев — это тень Лазарева.

Славка охотно давал ему списывать домашние задания — это позволяло Кольке небезуспешно балансировать на грани между середнячком и отстающим. В свою очередь, Колька платил своему «наставнику» искренней преданностью.

Особенно хорошо Хрулев чувствовал себя, когда они со Славкой и Димой стали приходить к Саше. Здесь все было интересно: и разговоры на взрослые темы, и разные вещицы и, главное, Рянский обращался с ним как с равным.

Как раз сегодня Саша пригласил их послушать новые записи, но радость померкла, когда Колька вспомнил, что родителей вызывают в школу.

Он снял с газовой плиты кастрюлю, плеснул прямо из нее в тарелку супу и стал вяло есть, продолжая мучительно искать выход. Но перед ним все время разворачивалась одна и та же картина: Елена Павловна листает журнал и показывает отцу Колькины «достижения».

«Ну зачем я убегал с математики? — моя тарелку, он вспомнил, сколько пропущено, и скривился, как от зубной боли. — Что делать? Что же делать? — Колька, не замечая, давно уже ожесточенно тер сухую тарелку. — А если, если...»

Колька мигом собрался и помчался к Димке Осокину.

Тот как всегда возился с транзистором.

— Ты чего, к Саше? — удивился он. — Так ведь рано. Мы на семь договорились.

— Не-е, Дима, я к тебе. Помоги. Ты же знаешь, Елена моих вызывает, за математику. Представляешь, чем пахнет? — Колька поднял указательный палец и выразительно цокнул.

— Да я чем помогу? — вскинул голову Димка.

— Журнал припрячем... Ну, на время... Тогда Елене показывать нечего будет, и сколько было пропусков уже никто не узнает, — убеждал Колька.

— Да ты что? — Димка растерялся от такого предложения.

— Понимаешь, я бы сам увел, но на меня же сразу подумают. Елена сходу заявит: «Это дело рук Хрулева, — подражая голосу учительницы, произнес он, — только ему выгодно исчезновение журнала». А на тебя никто не подумает, понял?

Димка молчал.

— Слушай, Димка. Можешь ты хоть раз в жизни сделать что-нибудь стоящее? Для товарища... Или вечно за своими транзисторами от всего сторониться будешь?

Димка молчал.