Следы на воде

— Сергей Витальич, дорогой! — торжественным тоном начал он. — Не волнуйся так. Мы не только их выпустим, мы даже благодарность им от имени отделения объявим за задержание особо опасного преступника. Да, представь себе! — Пояснил. — Два года, подлец, в федеральном розыске числился. Страшный человек! Шулер и кидала! А они — раз, два и задержали. — Капитан пожал плечами, погоны удивлённо вскинулись. — Одного не пойму: как они его вычислили? Как не побоялись? Ориентировку на него они ведь не видели, не знали, а… задержали. Правда их народ поддержал, общественность, так сказать, отдыхающие, но… Дети ведь! Ребята. Удивительно! Молодцы! Просто молодцы. Наша школа: Советская, вернее… эээ… Российская Так что… Забирайте их. Грамоты приготовим — пригласим. И вас, и телевидение. Забирайте.

Послесловие

Дублей с массовкой киношники сделали всего три раза. Сложно такую ораву пленных фрицев, вместе с конвоем на исходную позицию возвращать. Да и свет потом ставить, и любознательных из кадра убирать, и дым ставить, и декорации обновлять и плёнка… её не много, не резиновая. Но дым стоял коромыслом. Дымовые шашки всё время сбоку поджигали. Вроде даже сожжённые дома фрицам в укор вслед чадили. На самом деле, таким образом киношники ненужную городскую архитектуру от кинообъективов прятали. Авиационный двигатель струю воздуха на тележке в нужном направлении гнал.

Фрицы колонной шли. Без ремней и оружия. Грязные, обросшие… Солдаты конвойного полка выглядели не лучше. Война — не парад. Парад — это после. Позже. А сейчас…

— Стоп! Стоп! Ити-т-твою за ногу! Кто это там, в кадре? Кто, я спрашиваю, улыбается? Стоп! — эхом разносится над колонной гневный голос режиссёра. Он на кране сейчас сидит, выше колонны и над ней. Там же и монитор, на который подаются картинки с других камер. — Испортили кадр. Стоп. Всё стоп!

Колонна устало замирает. Некоторые садятся на дорогу. Одежда это позволяла, такое даже приветствовалось. Чем грязнее, тем ближе к истине.

«Как у нас с плёнкой…», забыв или специально не выключив мегафон, доносится голос режиссёра, обращённый к ведущему оператору. Кинооператоров несколько. Двое с боков, один наверху, двое с наплечными камерами в колонне крутятся. Один как раз перед Валькой. Валька сейчас фриц. Как и Серёга. Валька только что Серёге сказал, поделился с ним своим соображением: «А интересно, моя Наталка с твоей Светланкой нас увидят, или нет. Нас вырежут? Как думаешь?» «Моя Светланка, о!», воскликнул Серёга и расплылся в счастливой улыбке. Не заметил, как этот, который с камерой на плече, под ногами всё путался, как раз красную лампочку на Серёгу включил, засветил его. Режиссёр и озверел.

— Массовка! Массовка! — в мегафоне надрывался голос режиссёра. — Пленные, мать вашу! Вы же актёры! Играть надо! Думать! Переживать! Какие могут быть у вас улыбки? Вас ждёт плен. Голод. Может быть и расстрелы. Кранты вам! Плен. Тюрьма! У вас ничего уже нет. Будущего у вас нет. Хана вам! Вы покойники…

— А и пусть вырезают, — весело щурясь, отмахнулся Серёга. — Они вон стоят. Я их вижу. В платочках, и Артак с ними. Сбоку. У хлебного…

— Где-где?

— Я кому там сказал не улыбаться? Я кому сейчас сказал? Эй, там, четвёртый и пятый в первой шеренге третьего взвода, длинные, я кому говорю? Из-за вас всё снова, а?

— Серёга, а почему я не знал?

— Не кричи. Это на нас по-моему режиссёр ругается. Слышишь? Ты же четвёртый в шеренге, а я пятый… И взвод у нас вроде третий… Третий же, третий, или какой, ну?

— Третий, вроде. А они нас видят?

— Видят. Артак рукой махал. Я видел.

— А меня они видели? Наталка, я имею в виду, видела?

На колонну, неожиданно сверху обрушивается сильный дождь. Не дождь — ливень. А над колонной солнце. Фрицы, поднимая воротники шинелей, натягивая на глаза пилотки, крутят головами…

— Глядеть под ноги. Головами не крутить… Вам холодно. Вы замёрзли! — гремел над колонной голос режиссёра. — Так, приготовились… Хлопушка… Где хлопушка? Хлопушка, мать её! Камера!

— Мотор!

— Пошла колонна! Пошла, пошла…

Дождь, к счастью, быстро закончился. Пожарная машина уехала заправляться. Но шинели промокли. У всех и насквозь. Улыбок уже в колонне не было. Куда-то свалил и оператор. Камеру, наверное, сушить. Только двое в колонне были счастливы. Одними глазами сверкали по сторонам.

2008 год. Январь. Москва