Следы в Крутом переулке

— …И ему будет полезно послушать всех вас, как бы окунуться в атмосферу, чтобы лучше потом написать.

— Ай-яй, сынок дорогой, какой же ты молодец! Что же ты сразу мне не сказал? Мы же поможем тебе. Все поможем. Я тебе свои записки послевоенные пришлю. С сорок восьмого года стал понемножку записывать. Пока по больницам странствовал, не знал, сколько еще лет судьба отмерила, да за память опасался: от всех этих операций да уколов она не улучшается. «Я завязнул в земле, и ни шагу вперед, но я жажду, чтоб понял меня мой народ».

— Это Навои или Агахи? — спросил я.

— Яссави, — улыбнулся Мукимов. — А вот что говорил о геройстве Пахлаван Махмуд, это, может быть, пригодится тебе, дорогой: «Мы такие, что нас не столкнуть и слонам. Как в домбру, бейте в небо, чтоб славу воздать нам. Муравей, очутившийся в наших рядах, Превратится во льва, страшен будет врагам».

— Вы хотите сказать, что муравей — это я?

— Что ты, что ты? — забеспокоился Мукимов. — Каждый из нас по отдельности — муравей. Но когда мы все вместе, тогда и страшно врагам.

— Ну хорошо, — повторил Привалов. — Я приму меры, чтобы никто не мешал. Вы хотите завтра?

— Лучше послезавтра. Успеем подготовиться, а улетаю я ведь вечером. Ваня, ты согласен со мной?

— Безусловно, — Мелентьев глубоко вздохнул. — А если они не захотят, мы и сами сможем. Нельзя больше терпеть. Пока все было тихо — ладно. А сейчас не имеем права. Нельзя откладывать. Люди подозревают одного… одного из нас. С этим надо покончить.

«Не захотят? — задумался я. — Он сомневается в Балябе и Гурбе? Но это значит, что другие могут так же сомневаться в нем и Мукимове?»

Итак, решение было принято, место выбрано, час назначен. А чай допит до последней капли.

Все долгие послевоенные годы Мукимов жил воспоминаниями о партизанском прошлом, но оказалось, что его память лучше хранит удачные акции, радостные минуты успеха, нежели моменты, связанные с последней трагической операцией. У него было, конечно, свое представление о случившемся, которое казалось ему абсолютно ясным, хотя основывалось на догадках. Построить логичную версию он и не пытался, так как понимал, что для этого недостает фактов.

Приказ о роспуске отряда, об уходе из плавней и о нападении на нефтебазу передал Волощаху последний связной из центра. Встретился он с командиром лишь раз и без свидетелей. Мукимов, как и многие в отряде, знал о прибытии связного, но не видел его.

Информацию об ожидавшемся появлении связного принял радист. И об этом Мукимов знал, но не знал, что именно сообщил радист командиру. Исчезновение радиста незадолго до появления связного Мукимова не удивило: готовя отряд к уходу из плавней, Волощах обязан был позаботиться о радиопередатчике, поэтому наверняка и отправил радиста вместе с рацией загодя.

Что же касается операции на нефтебазе, Мукимов исходил из очевидной логики. Отряд практически прекращал свое существование. Обстановка на фронте складывалась таким образом, что предстоящей зимой Красная Армия наверняка освободит Приднепровье, поэтому партизанский отряд будет просто не нужен. Уход из плавней неизбежен и предопределен всем развитием событий. Но расходиться абы как, ради собственного спасения, не нанести врагу последний удар, — разве это логично? По убеждению Мукимова, отряд обязан был напоследок совершить нечто такое, что подвело бы итог его деятельности. Два года терзать врага и уйти, не нанеся последний удар? Если бы Мукимов сам командовал отрядом, он бы такого не допустил. Не будь приказа о нападении на нефтебазу, Мукимов — и наверняка его бы многие поддержали — поставил бы перед командиром вопрос: пусть не весь отряд, но какая-то его часть должна совершить налет. Считаете, что на нефтебазу — слишком рискованно? Давайте определим другой объект.

Вот почему Мукимову все казалось ясным: он был уверен, что Волощах рассуждал точно так же.

Но ведь приказ центрального штаба был. И именно в центре выбрали объект для нападения. Причем, по мысли Мукимова, выбрали из тех объектов, которые предложил Волощах. Иначе быть не могло, ибо в центре об обстановке в Новоднепровске имели весьма смутное представление.

Почему операция провалилась? Мукимов отвечал себе так: причины никому не известны, не изучены, а изучить их сейчас невозможно. То ли план составлен неудачно, то ли подготовка оказалась недостаточно основательной, то ли плохо сработала разведка. Всякое могло быть в те времена.

И что бы ни говорили сейчас, не учитывать чувства людей того времени, считал Мукимов, кощунственно и безнравственно.

Привалов понимал, что инсценировка может дать неожиданный результат, но тем более необходимо не упускать события из-под контроля. В конце концов не он задумал это, пожалуй, к его возражениям партизаны и не прислушались бы. Однако и возражать в сложившейся ситуации было бы нелепо и с точки зрения интересов дела. Выводов ведь может появиться только два: либо убийца Петрушина из этой четверки, либо… Но тогда где его искать?