Следы в ночи. Инспектор Уэст и дорожные катастрофы. Вынужденная оборона

— Так значит вы действительно думаете, — засмеялся над ним Клейн, — что я прячу «Богородицу с чертополохом» на себе?

Комиссар неспешно помолчал, а потом дал потрясающий ответ:

— Я не думаю, я уверен!

И показал всем розовый клочок сложенной вчетверо бумажки.

— Вот она, — сказал он.

Сложенная вчетверо розовая бумажка оказалась квитанцией камеры хранения.

Глава 15

Ноэль нервно вздохнул.

— Бэль! Помоги мне…

Он стоял в мастерской перед большим зеркалом и уже пять минут как изворачивался, пытаясь завязать бант фрака, а булавка для воротничка вырвалась у него из рук и закатилась Бог весть куда.

Бэль тоже, в свою очередь, вздохнула. На два тона выше. Потом со стуком поставила флакон:

— Подождешь!.. Лак еще не высох.

Приглашение пришло накануне вечером, и как только Ноэль его увидел, у него тут же возникло предчувствие конфликта. В нем значилось: «Выходная одежда обязательна», а одного этого уже было достаточно, чтобы Бэль соблазнилась. Тем не менее, Ноэль придумал множество причин, чтобы заставить ее отказаться. Идти на прием, думать о том, как бы более или менее приятным образом убить время, когда Клейн сидит в камере, сидит в камере по его вине, казалось ему ужасным. И, прав он или нет, ему казалось, что Бэль должна была бы разделить его гадливость. «Ладно же, оставайся дома! — ответила она ему в конечном счете. — Я-то уж найду кого-нибудь, кто меня проводит». Что оказалось убийственным доводом, и он уступил, чувствуя, что совершает трусость, опускается в собственных глазах. Бэль, смягченная собственной победой, стала очень убедительной: «Немножко выпить, людей увидеть — все это тебя, как и меня, наверное утомляет?..» Он проворчал: «Не утомляет, а прямо-таки убивает!» И добавил с запоздалым приливом энергии: «Но предупреждаю, что в любом случае вернемся рано. Всю ночь веселиться — это меня на двое суток из колеи выбьет!» Она окутала его непостижимым взглядом, выражавшим одновременно презрение, жалость и нежность. «Бедняжечка мой!» — сказала она. Ему захотелось избить ее.

Она подошла с растопыренными пальцами, дуя на крашеные ногти:

— Чем могу тебе помочь?

Наученная опытом, она лучше его знала, чем, но такой вопрос, вкупе с покорным видом, с коим она его задала, придавал, по ее мнению, больше цены ее услужливости.

— Завязать… бант… но сначала отыщи булавку от воротничка.

— Куда ты ее девал?

— Упала…

— И куда же? — подозрительно спросила она.

— Бог его знает! Я нагнуться не могу: манишку помну.

Она внимательно огляделась вокруг:

— А то, что у меня чулки полезут, это что, неважно?

Булавка продолжала оставаться невидимой. Тогда она медленно села на пол, раскинув вокруг аспидного цвета волну складок тафтового платья, ну вточь ватная баба, что на чайник надевают. Она оказалась простертой у ног Ноэля, словно просительница. Его взгляд скользнул по грациозной линии ее обнаженных плеч, по груди в глубоком вырезе платья, и он еле сдержался, чтобы не упасть в свою очередь, на колени перед ней, не притянуть ее к себе, не прошептать: «Давай никуда не пойдем! Я тебя люблю!» Разве, когда они еще только были помолвлены, она не говорила ему, показывая свои вечерние платья, которые он сравнивал с платьями почивших принцесс: «Я стану одевать их лишь для тебя одного!»? А сегодня, пока они наряжались, каждый жест все больше отдалял их друг от друга, поскольку больше не был вдохновлен взаимным желанием понравиться друг другу. Бэль напевала перед туалетным зеркалом? Да лишь от счастливого чаяния новой встречи, открытия, сюрприза. Улыбнулась Ноэлю? Только в знак благодарности за предстоящее наслаждение, а он уж был лишь косвенной его причиной.

Она поднялась с булавкой в руке, и он почувствовал на шее прохладное прикосновение ее пальцев. Их губы были совсем рядом. Ему захотелось поцеловать ее, но он уже представил себе, как она отстраняется, как с негодованием кричит: «Да ты мне всю краску испортишь!»

Она слегка уколола его, когда застегивала воротничок. Затем она безупречно завязала бант, словно искренне хотела, чтобы он встретился с другими в доспехах, не хуже их собственных, словно он ждал от неизвестности того же, чего ждала от нее она сама. «Мы больше не любовники, — с горечью подумал Ноэль, — мы всего лишь сообщники!»

Наконец, она отошла от него, прошла через всю мастерскую, оставляя за собой запах духов, приколола к лифу цветы, достала из коробки длинные черные бархатные перчатки. Почувствовала, что он на нее смотрит. Обернулась и сделала реверанс:

— Ну, как я?

Но он не пожелал хоть чуть-чуть удовлетворить ее самолюбие, как она ждала:

— А я? — резко спросил он.

Она стояла перед зеркалом.

— Неотразим! — ответила она, улыбаясь своему отражению. — Подай-ка мне пальто.

Он молча взял его с кровати, накинул ей на плечи, словно закрывая наготу раба, предназначенного на продажу с какого-то дикарского рынка.