Слепая любовь

— В силах! — крикнул Андрей и рванул фотографию. Егор легко отделился от Веры и упал на пол.

Анна Алексеевна засмеялась.

— Ты как ребенок. Потопчи еще. Сотри в порошок! — А потом добавила совершенно серьезно: — Все будет так, как решит Вера. Я ее знаю.

На другой день Андрей с утра непрестанно звонил Вере. Дома никто не брал трубку, на работе отвечали, что ее нет. Он уже отчаялся, но к вечеру Вера вдруг сама позвонила и напряженным, официальным голосом предложила ему приехать в институт. И сразу же положила трубку, как бы опасаясь его расспросов, не желая больше слышать его тревожный, умоляющий голос.

Андрей ворвался в лабораторию с цветами, с шампанским и обручальным кольцом в кармане. Он попытался обнять Веру, но она остановила его одним строгим взглядом и направилась к сейфу. Набрала комбинацию цифр, открыла тяжелую дверцу и достала шкатулку. С грохотом поставила перед Андреем.

— Проверь, все ли на месте, и забирай. Извелась я с этими драгметаллами. Утром везла сюда, шарахалась от каждого встречного. Днем мне пришлось уйти — так только об этом и думала… Забирай! — Она смотрела на него холодно, почти враждебно.

Андрей сдвинул шкатулку на край стола, достал из внутреннего кармана крохотный футляр и торжественно начал:

— Вера! Я тут думал, думал… — Мысли его путались, счастливая улыбка бродила по лицу, он чувствовал, что выглядит смешно. И неожиданно закончил: — И придумал. Выходи за меня замуж.

Андрей открыл футляр, достал тоненькое колечко с бриллиантом и попытался надеть Вере на палец. Вера отдернула руку и гневно воскликнула:

— Андрей! Выслушай меня! Я только что из клиники неврозов…

Андрей пошутил:

— Неужели? Что с тобой?

Вера вспыхнула:

— Не со мной! Егору плохо. Он пытался покончить с собой… — Голос ее сорвался, щеки покрылись пятнистым нервным румянцем. — Его пришлось госпитализировать. У него нервный срыв.

Андрей растерянно пожал плечами. Он знал, что следует согнать с лица счастливую улыбку и говорить печальным тоном, но у него это плохо получалось. Он не только не жалел Егора, но почти откровенно рад был устранению соперника. Андрей вздохнул.

— Н-ну, я сочувствую. Я, конечно, постараюсь помочь. Если нужны лекарства какие-то или консультации известных психиатров… Может быть, отправить его в Швейцарию? Там прекрасные клиники, говорят лучшие в мире.

Глаза Веры запылали гневом.

— Не Швейцария ему нужна, а я! Неужели ты не понимаешь?! Он мне так верил! Так любил! А что я сделала с его жизнью? Ты пойми, весь мир для него рухнул! Сейчас я его не брошу… Не могу… Это было бы самым подлым предательством, последней каплей. Не могу… Потом поговорим, я тебе позвоню.

Андрей побледнел и спрятал кольцо.

— Вера, я не могу ждать, пока Егор выйдет из депрессии, — заговорил он, стараясь быть спокойным. — Я не считаю себя виноватым. И ты не виновата. Мы любим друг друга, и должны быть вместе.

Он взял Веру за плечи, повернул к себе, стараясь заглянуть в глаза. Она оттолкнула его.

— Ты не понимаешь…

— Я все понимаю, — Андрей начал терять самообладание, волна гнева захватывала и несла его. — Это шантаж. С его стороны. А с твоей — синдром сиделки.

— Что?! — изумилась Вера.

Неразумное, непреодолимое желание сделать ей больно охватило Андрея. Чтобы она поняла, каково ему, чтобы почувствовала его страдание, разочарование, обиду! Злые слова слетали с его губ и хлестали ее:

— Да, тебе нравится сидеть у постели безнадежно больного, выхаживать, жертвовать собой, вызывая всеобщее восхищение и уважение… Ты живешь в придуманном мире, где все подчиняется тебе, все в твоих руках. И ты не хочешь столкновения с реальной жизнью и нормальным здоровым мужчиной. Раньше я тебе нравился, не так ли? Ты жалела меня потому, что я был слаб, несчастен, всеми брошен. А здоровый я тебе не нужен?

У Веры затряслись губы.

— Нет, неправда! Я люблю тебя.

— Так в чем же дело? — жестко спросил Андрей.

Его холодный тон, прищуренные глаза, губы, сжатые в тонкую полоску, ошеломили Веру. Ей показалось, что перед ней стоит совершенно чужой человек.

— Во-первых, ты не разведен. — Она старалась говорить спокойно, отстраненно, но ей это плохо удавалось. — Во-вторых, Егор болен. В-третьих, я не бизнесмен, не “новый русский”, я — “старая русская”, я не могу идти по головам, не считаю, что цель оправдывает средства, и не бросаю друзей в беде. — И Вера заплакала. Она вдруг вспомнила застывшее серое лицо Егора, его руки, высовывающиеся из слишком коротких рукавов застиранной больничной пижамы… Но разве Андрей может понять? — Он так жалок, так жалок… — Она хотела объяснить, донести до него весь ужас ситуации не столько словами, сколько интонацией и выражением лица. — Так изменился… Его мать и тетка умоляли меня… Я с ними всю жизнь знакома, мы почти родня…

Андрей бессильно стукнул кулаком по столу. Любовь и счастье, едва обретенные, уходили от него, исчезали в сплетении нелепых случайностей. Он воскликнул, отбросив гордость и самолюбие, с нескрываемой мукой в голосе:

— Вера! Неужели все, что было между нами, ничего не значит? Не бросай меня! Мне плохо без тебя!