Слепящая тьма

- Одевайтесь, живо, - сказал молодой. Его грубость вовсе не была искусственной - она составляла основу его характера. "Да, славную мы вырастили смену", - подумал Рубашов. Он припомнил плакаты, на которых юность всегда улыбалась. "Передайте-ка мне халат, - сказал он, - и хватит вам петушиться тут с вашим пистолетом". Юнец побагровел, но ничего не ответил. Старший передал Рубашову халат, и тот просунул руку в рукав. "Получилось", сказал он с напряженной улыбкой. Остальные не поняли и угрюмо промолчали. Рубашов медленно поднялся с кровати и собрал свою разбросанную одежду. В доме - после оборвавшегося вопля - опять воцарилась глубокая тишина, но у всех четверых было странное ощущение, что жители не спят и, лежа в постелях, стараются даже как бы и не дышать. Потом на одном из верхних этажей кто-то спустил воду в уборной, и трубы наполнились клокочущим гулом.

4

Внизу у подъезда стояла машина - новейшей американской модели. Улица была совершенно темной; обитатели окрестных домов спали - или старательно притворялись, что спят; шофер включил яркие фары, и они поодиночке влезли в машину: сначала работник, что был помоложе, потом Рубашов, потом старший. Шофер, - тоже в форме Комиссариата, завел мотор и включил передачу. За углом асфальтовое покрытие кончилось, и, хотя они ехали через центр города вокруг возвышались современные дома в восемь, девять или десять этажей, мощенную разбитым булыжником мостовую рассекали глубокие неровные колеи, подернутые льдом и присыпанные снегом. Шофер ехал со скоростью пешехода, однако прекрасно подрессоренная машина скрипела и стонала, как старая телега.

- Давай-ка побыстрей, - сказал молодой, не выдержав висящей в машине тишины.

Шофер, не оборачиваясь, пожал плечами. Когда Рубашов забирался в машину, тот глянул на него с равнодушной неприязнью. Однажды Рубашову вдруг стало плохо, и водитель вызванной "скорой помощи" бросил на него такой же взгляд. Тряскую, нереально медленную езду по безлюдным, словно бы вымершим улицам, освещаемым дрожащими лучами фар, было мучительно трудно переносить. "Долго нам ехать?" - спросил Рубашов, глядя вперед на разбитую мостовую. Он чуть не добавил "до вашей больницы". "Минут тридцать", - ответил старший. Рубашов вынул из кармана папиросы, вытряс одну папироску для себя и машинально протянул пачку сопровождающим. Молодой резко мотнул головой, старший вытащил две папиросы и одну передал вперед, шоферу. Тот прикоснулся к козырьку фуражки и, придерживая баранку одной рукой, протянул назад зажженную спичку. У Рубашова немного отлегло от сердца, а потом он ощутил едкий стыд. "Ах, как трогательно", - подумалось ему. И все же он не смог побороть искушения - опять заговорил, чтоб растопить отчужденность, заморозившую всех четверых.

- Жалко машину, - сказал он негромко. - Мы платим за иностранные автомобили золотом и доканываем их - по нашим-то дорогам - в несколько месяцев.

- Это уж точно. С дорогами у нас пока плоховато, - отозвался тот, что был постарше. По его тону было понятно, что он заметил рубашовскую растерянность. Рубашов ощутил себя бездомной собакой, которой из жалости бросили кость, и тотчас же решил не продолжать разговора. Однако молодой враждебно спросил:

- У капиталистов дороги лучше, что ли? Рубашов помимо воли улыбнулся.

- А вы когда-нибудь бывали за границей?

- Я и так знаю, что у них делается. На меня-то буржуазная пропаганда не действует.

- Интересно, за кого вы меня все-таки принимаете? - спросил его Рубашов совершенно спокойно. И сразу же, не в силах удержаться, добавил: - Вам следует подучить историю Партии.

Молодой ничего на это не ответил и упрямо уставился в спину шофера. Больше никто не произнес ни слова. Двигатель опять, в третий раз, заглох, и шофер, чертыхаясь, завел его снова. Машина запрыгала по улицам окраины дорога, впрочем, нисколько не изменилась. Вокруг теснились деревянные домишки, над их покосившимися горбатыми крышами висела холодная бледная луна.

5