Слепое пятно

— Ничего, — чувствую, как внутри меня разрастается пустота, — он ничего не сказал. Его там просто больше нет. Солсбери уволился, нового места работы никому не сообщил.

— Тогда не всё потеряно, — Лагранж удивлённо вскидывает брови и тянется к моей сумке на заднем сидении. — Он же не умер. Позвони. Оставь голосовое сообщение, если сбросит. Никогда не поверю, что тебе нравится страдать от неопределенности и бесконечного копошения в своих мыслях.

Она протягивает мне черный кожаный шоппер, не отрывая требовательного взгляда от моих рук ни на секунду: немое подталкивание к действию активировано.

«Пути назад нет, но и мне не хочется отступать. Клэр права: вопросы никуда не деваются, Солсбери постоянно в них всплывает. Бесконечно убегать от мыслей в дела не выйдет».

Несколькими движениями пролистываю книжку до первой буквы его имени. Одиноко стоит последним в списке. Сердце начинает биться быстрее. Хочется подготовить какой-то сценарий диалога, придумать красивую подводку для разговора двух душ. Но чем дольше я медлю, тем сильнее внутреннее сопротивление.

Первый гудок. Второй. Переадресация звонка. Женский голос, который я даже не сразу принимаю за автоответчик: он говорит на английском, другая запись и тон. Непривычная для Италии.

Смысла нет. С трудом выдыхаю и сбрасываю вызов. Вижу, как меняется выражение лица у Клэр: уголки губ медленно опускаются вниз, стирая с её лица теплую улыбку. Взгляд девушки по-прежнему полон гордости за меня, но теперь в нем проявляется что-то ещё. Тоскливое. Удрученное. На миг даже испуганное.

— Что это? — смотрю на неё, словно она единственная, кто может дать этому объяснение.

— Он уехал из Италии, — Клэр заводит кончик языка под верхнюю губу: я уже привыкла, она всегда так делает, когда о чем-то задумывается. — Скорее всего в Англию, потому что это не типичный американский акцент. Оператор всегда отвечает на местном языке, если вызов в роуминге.

Откидываю голову назад и вжимаюсь в кожаное сидение автомобиля. Хочется провалиться в него, спрятаться от всех окружающих глаз, потеряться. В груди что-то болезненно горит, во рту стоит горечь разочарования. Он даже не предупредил: ничего не объяснил, просто улетел, не попрощавшись.

«Словно я всё придумала и его никогда не было на самом деле».

— Кажется, — усмехаюсь, несмотря на неприятные ощущения в душе, — это называется уйти по-английски.

— Ты как? — голубые глаза излучают легкий страх и глубокое сожаление — она переживает за меня.

— Не очень, — тепло улыбаюсь Клэр, скидываю сапоги с ног и поднимаю их на кресло, — но это пройдёт. Себя ведь нужно любить больше?

Уголки пухлых губ приподнимаются вверх. Она довольно кивает и мягко треплет меня по волосам, электризуя прямые пряди.

— Спасибо, что настояла на своем и убедила приехать сюда. Мне нужно было увидеть, — ближе пододвигаю колени и крепко обнимаю, — что в его планах не стояли разговоры со мной, прощание или объяснение чего-либо. Нет смысла страдать и думать о том, кому до этого нет дела. За кофе?

— И чизкейками, — Клэр улыбается и заводит машину, не медля в повороте на центральную улицу.

Перед глазами всплывает картина того дня, когда я уронила сигареты в лужу, а он молча наблюдал за мной. Тогда мне было тепло, несмотря на колкий ветер и холодный дождь. Сейчас погода лучше, но ощущения уже не те.

«Но я знаю, что это не навсегда. После самой темной ночи всегда наступает рассвет, после плохого дня точно придёт праздник».

26 — смородиновые булочки

Полтора года спустя.

Воскресенье. Вечер.

У меня все хорошо. Провела с Эммой и семьей Моретти зимние праздники: мы вместе съездили на Монблан, оставили друг другу лучшие из рождественских подарков — семейную атмосферу и теплые воспоминания. Линда вышла замуж за Микеланджело: они хорошо смотрятся вместе, устраивают друг другу романтические сюрпризы и выглядят счастливыми.

Эмма уже почти полноценно говорит. Я понимаю её речь, на лето договорилась забрать к себе. Незадача в том, что ещё не очень понимаю куда именно. Юная Моретти называет меня мамой: от этого в моей душе каждый раз распускаются цветы. К Линде обращается по имени, но её это не тяготит — она всё понимает. И я несказанно рада, что наша с Миком дочь растёт в любви и принятии.

Продала старую квартиру. Словами не описать, насколько тяжело это было — люди не любят квартиры с громкими и некрасивыми историями, но покупатель всё-таки нашелся. Полученные деньги одиноко лежат на карте: я не знаю, где буду завтра. Понимаю, что переросла родную Флоренцию и хочу выбраться за пределы Европы, но так и не нашла стоящей замены.