Слепой. Один в темноте

– А хочешь, открою военную тайну? – заговорщицким тоном произнес он. – Таким людям, как я, вопросов из праздного любопытства не задают. Даже самый бессмысленный ответ на самый тупой в мире вопрос, если он прозвучал из уст человека, чье состояние превышает хотя бы пару миллионов долларов, стоит приличных денег. Даже если кто-то задаст мне вопрос, а я вместо ответа плюну ему в рожу, описание этого процесса принесет потерпевшему кругленькую сумму. А если еще и с фотографиями – о-го-го! Честно говоря, плевок в рожу, если плюется человек моего круга, стоит дороже самого пространного и откровенного ответа. Кому нужны мои откровения? А вот плевок – это да, это новость, сенсация почти что… Так что выбирай, что тебе нужнее: информация или первые полосы во всех желтых газетенках России?

Кривошеин промолчал, по-прежнему глядя на него с подчеркнутым вниманием и всем своим видом выражая готовность слушать. Получилось у него, как всегда, очень красноречиво – пожалуй, он не сумел бы столь же исчерпывающим образом выразить свое мнение, даже если бы прямо в глаза обозвал Александра Леонидовича идиотом. Но извиняться перед ним Вронский не стал. Этот тип с малоподвижной, будто вырубленной из твердого дубового корня физиономией требовал от него подробного, обстоятельного признания. И не в том, что в детстве он воровал из буфета печенье или, скажем, с удовольствием поедал извлекаемых из носа козявок. Нет! Признаться следовало в таких вещах, как: а) педофилия и изнасилование несовершеннолетней, находившейся в тот момент под его опекой, и б) убийство упомянутой несовершеннолетней племянницы. Ну, или доведение до самоубийства. Как именно было дело, он помнил не слишком отчетливо, в тот вечер они с Марком основательно нагрузились дешевым ржаным виски, которое, судя по произведенному эффекту, вдобавок ко всему оказалось еще и поддельным. Смутно вспоминалось, что, бросаясь к окну с криком: «Куда, дура?! Стой!», – он испытывал сразу два взаимоисключающих желания: сдернуть соплячку с подоконника и, наоборот, столкнуть ее вниз, чтоб наперед знала, как устраивать демонстрации и шантажировать старших. А вот сама она упала, или он ей все-таки помог, Александр Леонидович, положа руку на сердце, не помнил. Или не хотел помнить, что, в сущности, одно и то же.

К списку деяний, в которых предлагал признаться Кривошеин, следовало добавить также соучастие в изнасиловании десятилетнего племянника. Сам он к мальчишке даже не прикасался, но и не мешал заниматься этим приятным делом Марку. Это продолжалось довольно долго, а потом настал тот вечер, когда девчонка исхитрилась выкрасть ключ и выпустила брата из квартиры. «Беги, Валерка!» – крикнула она, перед тем как выпасть из окна пятого этажа. И пацан убежал, да так далеко, что Александр Леонидович его больше никогда не видел.

И вот теперь ему, видите ли, вынь да положь подробности. Чего захотел! Может, тебе еще и диктофон презентовать? Или уж сразу видеокамеру?

Вообще-то, Кривошеин заслуживал доверия. Он не раз обстряпывал для хозяина куда более серьезные дела, чем то, о котором в данный момент шла речь, и был повязан с Вронским намертво – как говорится, ты на тот свет, и я вслед. Информация была нужна ему не для того, чтобы ею торговать, а лишь затем, чтобы разработать максимально эффективную стратегию поиска убийцы Марка. И все-таки исповедоваться перед ним Александр Леонидович не собирался.

– Хорошо, – сказал он после недолгого раздумья. – Ты знаешь, что я был опекуном двоюродных племянников. Отношения у нас, скажем так, не сложились. Однажды произошла ссора, девчонка забралась на подоконник, грозилась спрыгнуть. И сорвалась. Мальчику тогда было десять лет. Он испугался, убежал, и найти его не удалось.

– А как искали? – зачем-то спросил Кривошеин.

– Ну, как… Как обычно, как полагается: обратились с заявлением в милицию, дали описание внешности, особые приметы…

(Особых примет было – кот наплакал. Какие особые приметы могут быть у десятилетнего пацана? Родинка на левой ягодице, подсказал Марк, и плохо выбритый, пахнущий перегаром и тройным одеколоном мент странно на него посмотрел, прежде чем занести его слова в протокол.)

– Ясно, – сказал Кривошеин и красноречиво умолк.

Александр Леонидович отлично понял, что он имел в виду.

Если действительно хочешь найти человека, искать надо по-другому – даже сейчас, когда в стране начало устанавливаться некое подобие порядка, не говоря уже о девяностых, когда никакого порядка не было и в помине. Тогда подавать заявление в милицию было все равно, что кричать в водосточную трубу, но подать его все-таки следовало, чтобы соблюсти формальную процедуру и избежать неприятных вопросов, которых Александру Леонидовичу в те дни и так задавали слишком много.

– По факту смерти племянницы завели уголовное дело, – продолжал он. – Могли посадить, но Марк не подкачал. Он уже тогда был очень неплохим адвокатом, и дело закрыли, признав, что это был несчастный случай.

– А мальчик мог думать иначе? – спросил Кривошеин.

Вронский пожал плечами.