Слепой. Приказано выжить

— Может, и не усмотрел бы, если бы не ваш интерес к совершенно конкретной точке пространства и времени, — напрямик сообщил Васильев. — Праздное любопытство вам не свойственно, а разбираться, что там произошло между тремя ростовскими гастролерами, продажным гаишником и каким-то полковником ФСБ, — это, прямо скажем, не ваш уровень. Не по чину это вам, Андрей Родионович, из чего следует, что упомянутая перестрелка могла заинтересовать вас только в связи со смертью Шиханцова. Следовательно, связь таки есть, и вам известно о ней многое, если не все. Скажите прямо: Шиханцов и есть Воевода? Вернее, был…

— Ничего подобного, — непринужденно солгал Пермяков. Ему было трудно совладать с изумлением, вызванным беспрецедентной выходкой Мента, который отважился учинить ему самый настоящий допрос — спасибо, что не третьей степени. Васильев, что называется, утратил перспективу — сбился, считая клетки и линии на шахматной доске, и вообразил, чудак, что уже прошагал игровое поле от края до края и выбился из пешек в ферзи. — Пальцем в небо ты попал, Николай Фомич, вот что я тебе скажу. Связь, о которой ты толкуешь, существует исключительно в твоем воображении. Ты прав, говоря о моем высоком уровне информированности. Так вот, прими добрый совет человека, информированного гораздо лучше, чем ты: забудь и о Шиханцове, и об этом эфэсбэшнике… как бишь его — Молчалине?

— Молчалин — персонаж комедии Грибоедова «Горе от ума», — блеснул познаниями из области школьной программы по литературе генерал. — А фамилия этого типа Молчанов.

— Горе от ума — это сказано как раз про тебя применительно к данной ситуации. Может, той ночью мой хороший знакомый в «Фортуне» портмоне с сотней тысяч евро потерял, а ты выдумал невесть что, какое-то заказное убийство приплел…

— Про заказное убийство я, кстати, и словечком не обмолвился, — напомнил Васильев.

Андрей Родионович все-таки не удержался и изумленно поднял брови: ну и ну! Приемчик был настолько дешевый, что в последнее время к нему перестали прибегать даже создатели детективных телесериалов, не говоря уже о настоящих следователях. После такого фортеля оставалось только пожалеть, что сразу не привлек к работе в организации кого-то другого, чуточку более умного, но жалеть о сделанном Андрей Родионович не привык: промахи надо исправлять, а горевать о них — пустая трата времени.

— Ты уж не на пушку ли меня берешь, Николай Фомич? — сдержанно озвучил он свое негодование. — После всех теорий, которые ты тут развел на пустом месте, только безмозглый болван не догадался бы, к чему ты клонишь. И, кстати, изволь объяснить, зачем тебе понадобилось имя Воеводы? Боюсь, он будет неприятно удивлен, узнав, что ты под него копаешь. Долг платежом красен — слыхал?

— Да ни под кого я не копаю! — для убедительности ударив себя кулаком в грудь, горячо запротестовал сообразивший, что наговорил лишнего, Мент. — Просто служба такая, что привычка строить версии и добывать информацию буквально въедается в плоть и кровь. Вот, бывает, и действуешь машинально, на чистом рефлексе…

— А привычка обдумывать свои слова и поступки и воздерживаться от рефлекторных действий у тебя за годы службы не выработалась? — задумавшись всего на долю секунды, спросил Пермяков. — Или решил, что тебе, генералу, она уже ни к чему, и изжил ее к лешему?

Задумался он неспроста. Как бы между делом указать соратнику на пагубный, с какой стороны ни глянь, недостаток и прозрачно намекнуть, что он может вызвать очень неприятные последствия, — это был отработанный ритуал, сродни зачтению приговора в судебном заседании. Вынесение приговора было делом ответственным и требовало хотя бы мизерной паузы, в течение которой строгий судья теоретически мог передумать и избрать более мягкую меру наказания.

— Хочешь сказать, что я зарвался, берега потерял? — с видом оскорбленной невинности воскликнул Васильев. В его голосе по-прежнему звучали шутливые нотки, намекавшие, что разговор этот ведется не всерьез, понарошку, но внезапный переход на «ты» многое сказал Пермякову. Мент понял, что действительно зарвался, и пытался отработать назад. Он не раз выходил сухим из воды и в куда более острых, как ему казалось, ситуациях, и был уверен, что глупая и наглая выходка и в этот раз сойдет ему с рук. Он твердо на это рассчитывал, потому что ничего не знал и не мог знать о ритуале, который совершался над ним прямо в эту минуту. — Да Бог с т… с вами, Андрей Родионович! Да кто угодно, только не я! Вы же меня знаете!

— Знаю, потому и говорю, как со старым другом, которому могу доверять, и который, надеюсь, правильно меня поймет, — сказал Пермяков, легонько постукивая стеком по голенищу высокого, английской работы, сапога для верховой езды. — Смотри, Николай Фомич! Любопытство кошку сгубило. Есть вещи, знать которые не положено даже генералам полиции. Граблям ведь безразлично, кто на них наступает, генерал или золотарь. А эти грабли могут очень больно ушибить!