Слепой. Тайна Леонардо

Кира Григорьевна была достаточно опытным экскурсоводом и не раздражалась по этому поводу. Так было всегда, во все времена, просто теперь это стало заметнее. Раньше люди стеснялись своей серости, старались ее скрыть. Нынешние не стесняются, особенно такие, как эти, доверху набитые деньгами и оттого считающие себя центром мироздания. Это их поговорка: «Если ты такой умный, почему не богатый?» Они уверены, что деньги решают все, и самое отвратительное, что они во многом правы – во всяком случае, так это выглядит сегодня. Но если собранная здесь красота тронет хотя бы одного из тысячи, оставив на непробиваемой броне самоуверенного невежества пусть легкую, неглубокую, но все-таки царапину, это уже хорошо.

Так Кира Григорьевна рассуждала, когда повсеместно торжествующая серость все-таки донимала ее. Это было что-то вроде аутотренинга. «Красота спасет мир», – как заклятье, повторяла она про себя и через некоторое время снова начинала в это верить. А в такие моменты, как сейчас, ей приходилось просто прятать свои чувства за отполированным до зеркального блеска щитом бесстрастного профессионализма: посмотрите налево, посмотрите направо, не растягивайтесь, пожалуйста… извините, но руками трогать нельзя. Да, вот именно, нельзя. Ничего нельзя, и это тоже… Газовиков-нефтяников нельзя было винить в том, что они не способны отличить работы Питера Брейгеля-младшего от работ его отца, Питера Брейгеля-старшего; в конце концов, Кира Григорьевна Большакова разбиралась в технологии добычи полезных ископаемых еще хуже, чем они в живописи.

Она остановилась, и группа, которой хоть и с трудом, но все-таки удалось навязать принятые здесь правила игры, тоже замедлила ход, постепенно собравшись вокруг нее неровным полукольцом.

– Наивысшего расцвета, – заговорила она звучным голосом, – искусство Италии достигло в конце пятнадцатого – первой половине шестнадцатого века, в период Высокого Возрождения, когда творили такие мастера, как Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджело, Джорджоне, Тициан…

Краем глаза она видела лица слушавших ее людей. Эти лица выражали тупую покорность, терпеливую скуку или, наоборот, с трудом сдерживаемое нетерпеливое желание поскорее отсюда выбраться – словом, все что угодно, только не интерес, который они, по идее, должны были выражать. Продолжая говорить, она покосилась на смотрительницу, что сидела здесь же, на обшитом зеленом бархатом пуфике, и та ответила ей сочувственным взглядом поверх очков. Она тоже с первого взгляда поняла, что за публику привела с собой Кира Григорьевна, и уже находилась в полной боевой готовности отгонять, одергивать, не позволять трогать руками – словом, «хватать и не пущать», как однажды, давным-давно, выразился классик, которого эти люди не читали.

– Государственный Эрмитаж, – говорила Кира Григорьевна, – один из немногих музеев мира, обладающих подлинными работами величайшего художника, ученого и мыслителя эпохи Возрождения Леонардо да Винчи. Перед вами находятся два из примерно десяти сохранившихся до наших дней живописных произведений Леонардо…

За этим, собственно, они сюда и пришли – посмотреть на работы Леонардо да Винчи. Все остальные бесценные сокровища Эрмитажа могли заинтересовать их лишь ненадолго и мимоходом. Собственно, и сами работы да Винчи были для этих людей не более чем картинами, и Кира Григорьевна точно знала, что они испытают, когда она замолчит и даст им возможность самостоятельно разглядеть то, зачем они сюда явились. Разочарование – вот что их ожидало, потому что они с детства слышали о Леонардо и пришли сюда с ожиданием какого-то волшебства. Волшебство здесь действительно присутствовало, да только ощутить его эти люди были не способны…

«Мадонна Бенуа», как и следовало ожидать, вызвала у этой компании нездоровое оживление. Говоря о новых художественных принципах, которые утверждал в искусстве великий Леонардо, Кира Григорьевна краем уха ловила высказываемые хриплым полушепотом предположения, сколько лет было натурщице и как она, сопливая девчонка, ухитрилась родить такого раскормленного младенца. Внешность «мадонны с цветком» также подверглась всестороннему обсуждению и была признана не выдерживающей критики.

Затем настала очередь «Мадонны Литта». Кира Григорьевна упомянула о семействе итальянских герцогов, в собрании которых некоторое время находилась картина, благодаря чему она и получила свое название, рассказала о стремлении художника воплотить в образе мадонны черты идеально прекрасного человека, а потом, сделав поправку на уровень аудитории, предложила экскурсантам обратить внимание на руки мадонны.

– Обратите внимание, – сказала она, – на то, с какой скрупулезной точностью художник следует натуре. Во времена Леонардо не существовало маникюрных наборов, и, если хорошенько приглядеться, можно заметить, что ногти на руках у мадонны аккуратно обгрызены…