Слепой в шаге от смерти

Это было произнесено таким тоном, словно они когда-то были знакомы. Но Бородич так и не смог припомнить Глеба, хотя память на лица имел отменную.

– Вроде бы да, – наконец произнес он, – но, по-моему, мы видимся впервые.

– Дело у меня к вам, Иван Сидорович, деликатное.

– Слушаю.

Чуткий слух Бородича уловил в этих словах намек на получение денег, в таких вопросах Иван Сидорович не ошибался. Если ему говорили, что дело деликатное, значит, собирались платить. Взгляд дежурного немного подобрел, руки выскользнули из-под стола, легли на стекло.

– Коли смогу чем-нибудь помочь, почему же не попробовать?

– Вы, Иван Сидорович, в свое время работали швейцаром в «Интуристе»…

При упоминании о тех днях Бородич мечтательно улыбнулся.

– Было дело.

Но тут же спросил с подозрением:

– А вы, собственно говоря, откуда будете?

– Нет-нет, – поспешил успокоить его Глеб, – ни к милиции, ни к ФСБ я отношения не имею.

Дело, так сказать, частное. Ищу одну женщину, которую вы, наверное, знаете.

– На такой работе многих знать будешь.

Глеб полез в карман, вытащил заранее приготовленную двадцатидолларовую банкноту и подсунул ее под толстое стекло, укрывавшее стол. Из-под стекла остался торчать лишь маленький уголок, потянув за который, можно было легко вытащить банкноту. Бородич уставился на деньги, лежащие под стеклом.

«Как в витрине магазина», – подумал Сиверов.

– Бабу одну мне надо найти… – тон Сиверова стал куда более развязным, чем прежде. – Друг попросил, самому ему некогда, да и общий язык с людьми он плохо находит. Лет пять-семь назад она, наверное, частенько в «Интурист» наведывалась.

Вновь рука Глеба скользнула во внутренний карман куртки, на этот раз перед Иваном Сидоровичем легла фотография: обнаженная проститутка в профиль и с ней – мужчина, лицо которого было густо закрашено черным маркером.

– Это он, приятель ваш? – поинтересовался Бородич, разглядывая снимок.

– Кто ж захочет, чтобы его в таком виде посторонние видели? Человек он уважаемый.

Проститутку Бородич узнал сразу. Два года она практически каждый день наведывалась в «Интурист». Но признаваться в том, что узнал женщину, Иван Сидорович не спешил. В конце концов, ему еще не сказали, что двадцатка станет его собственностью.

– Припоминаете? – проследив ход мыслей Бородича, Глеб щелчком вогнал купюру поглубже – теперь ее можно было вынуть, только подняв стекло.

– Припомнил. Но это давненько было, году в девяносто втором – девяносто третьем. И прическу она тогда другую носила – длинные волосы, когда распускала, до самой задницы висели, – слово «задница» Бородич произнес мечтательно, в памяти мгновенно ожили те два раза, когда ему пришлось развлекаться с Эммой.

– Звали-то ее как?

– Фамилии не припомню, а вот имя… – Иван Сидорович сузил глаза, понимая, что сейчас должен сказать как раз то, что стоит денег, – Эмма ее звали, – с тяжелым вздохом проговорил Бородич.

– Вы, батя, в этом уверены?

Такое обращение ничуть не покоробило бывшего швейцара гостиницы «Интурист». Он привык, когда его называют «отцом», «батей», именно так обычно обращались к нему сутенеры.

– Если сомневаетесь, спросите у своего дружка. У нее на левой груди большая черная родинка.

Сиверов вспомнил одну из фотографий. Все сходилось.

«Да, ошибался Потапчук, если не по заднице, то по груди проститутку вспомнить можно».

– Найти бы мне эту бабенку.

– О, это посложнее будет! – Бородич положил ладонь на купюру. Ему хотелось взять ее в руки, но он лишь заскреб ногтями по гладкому стеклу. – Уж и не помню, когда мы с ней в последний раз виделись.

– Живет где?

– Не я к ней домой ездил, а она ко мне в гостиницу. Кто же в таких делах адрес спрашивает? Она приходила, я ее пускал, – уже окончательно поверив, что Глеб не из милиции и не из ФСБ, разоткровенничался бывший швейцар.

Он знал: ни милиция, ни ФСБ долларами за такую информацию не расплачиваются – они бы действовали иначе, нашли бы, как прижать. – А чем Эмма другу вашему насолила? Девочка, вроде, аккуратная.

– Понравилась она ему очень, хотел бы еще встретиться, – с усмешкой ответил Сиверов.

Бородич понимал, что Глеб темнит, и фотографии, скорее всего, делались без ведома мужчины, лицо которого было замазано черным маркером.

Но чужие разборки его не касались, почему бы не срубить немного деньжат за информацию – старую, которая никак не могла повлиять на его сегодняшнее положение.

– Я еще двадцатник дам, если припомните ее сутенера, – пообещал Сиверов.

– Неприятностей у меня не будет?

– Дело ведь давнее, какие могут быть неприятности, батя?

– Это как посмотреть, – Иван Сидорович недовольно поморщился. – Придешь ты к нему, а он и спросит: «Кто навел?»

– Я вас закладывать не стану, слово даю. Мое слово как топор, сказал – отрубил.

– Если бы этот парень все еще сутенером был, я бы не сомневался, но он теперь большой человек и, наверное, не любит, когда ему о прошлом напоминают.

– Мне, батя, самому не интересно тебя засвечивать, – достав деньги, Глеб зашуршал купюрами.

Он не раз убеждался, что этот звук производит на многих прямо-таки гипнотизирующее воздействие.