– А их не станет, – спокойно сказал он. – Но никто об этом, разумеется, не узнает. Потому что на троне преспокойно останетесь вы со Стахором… И жизнь будет продолжаться, как ни в чем не бывало. Ну, конечно, «Стахору» будут подсказывать, что делить и какие указы подмахивать, иначе зачем все и затевать? Зато от
– Ты с ума сошел? – спросила я в полном расстройстве чувств.
– Честное слово, нисколечко, – серьезно сказал он. – В сущности, ничего необычного не происходит. Самый обычный дворцовый переворот, устранение королевской четы… Сколько их было в истории? Отличие только в том, что на сей раз никто ничего и не заметит, потому что на троне
– Ты дьявол? – бухнула я напрямик.
Он усмехнулся, поднял салфетку – под ней оказался серебряный крест Единого – взял его в руки, повертел, даже приложил ко лбу:
– Как, по-твоему, дьявол или любая другая нечистая сила – на такое способны?
Нет. Уж я-то точно знала, что нет. В пансионе у нас был вероучитель, и уж кое-какие основы я помнила…
Хорошо, он человек. Только легче мне от того не стало…
И покушение на цареубийство, дворцовый переворот… Верная плаха даже для замешанной в заговор мелкоты – а мне-то предлагают одну из главных ролей…
Полное впечатление, будто он угадал, о чем я думаю. Сказал даже не спокойно, скорее небрежно:
– Ничего не бойся. Проиграть мы просто не можем – на такой уж стадии предприятие. Через неделю ты уже будешь сидеть на троне, и все будут принимать тебя за Эгле.
– Но как, как? – завопила я, чуть с ума не сходя. – Как ты сделаешь меня точным подобием Эгле? Магия какая-то?
– Никакой магии, – сказал он. – Есть другие способы. Скоро сама убедишься.
– Подожди, а принц?
– Та же история, – пожал он плечами. – Все будут считать, что
Тут мне удалось взять себя в руки. Жизнь меня все же чуточку пожевала – настолько, чтобы не раскисать…
Я встала и, стараясь говорить как можно спокойнее, начала:
– Хорошо, я все обдумаю, и, когда что-то решу, приеду…
Он расхохотался, честное слово, как ребенок.
– Литта, ты же умница, – сказал он, наконец. – А говоришь такие вещи… Ты и в самом деле думаешь, что тебя отсюда выпустят после всего, что ты только что услышала?
Да уж, конечно, запоздало сообразила я. Ни за что не выпустят.
– Садись, – сказал он, и я села, как марионетка. Он налил мне вина и продолжал своим обычным тоном, без всякой насмешки или угрозы: – Литта, ты умница. Бросаться к окну, распахивать его и взывать к прохожим о помощи – бесполезно. Я поставил хитрый замок. Вскакивать и нестись к выходу сломя голову – бесполезно. В коридоре мои люди, и на лестнице, и у всех дверей… Ты молодец. Не делаешь глупостей, не бьешься в истерике… Все поняла, будешь вести себя спокойно, правда? Знаешь, я собой доволен. Сделал неплохой выбор, – и накрыл мою ладонь своей. – Говорю тебе, через неделю ты будешь королевой.
Вот тут я не сдержалась – выругала его. Последними словами. Было где наслушаться в первые годы после побега из дома.
Он нисколечко не рассердился. Только пожал плечами:
– За что? Я не делаю тебе ничего плохого, совсем наоборот. Оставшуюся жизнь ты проживешь королевой Горрота – со всеми выгодами и благами, проистекающими из такого положения. Это царский подарок, Литта, а ты, хотя и умница, меня костеришь бордельными словечками…
Я что-то пробормотала – сама не помню, что. Он наклонился, взял меня за руку, впился взглядом и со своей неподражаемой улыбочкой сказал:
– Есть только два мотива, которые заставляют тебя сопротивляться. Только два… Вот мне и любопытно послушать, который из них тобой движет. Тебе жаль королевскую чету? Или просто боишься, что все откроется и всем отрубят головы? Скажи честно.
И понимаешь, он явно видел по моим глазам, что я боюсь только плахи. С какой стати я должна была жалеть королевскую чету? Совершенно чужих для меня людей? Которых и видела-то раз в жизни? Вот я вчера читала в газете, что на Большом Ронерском тракте, в трех лигах от харланской границы, разбойники убили крупного купца из Сноля Тана Добарто. Тебе его жалко? По-настоящему? Так, чтобы тоска сердце сжимала? Ну?
– Нет, – вынужден был признаться Сварог.
– Вот видишь. А разве мы с тобой чудовища или бездушные твари? Никто
Короче, граф усмехнулся: