Хильперик приблизился к Брунхильде, все еще улыбаясь, и, схватив ее за подбородок, заставил взглянуть на себя. Это было все равно, что схватить покрытую колючками розу. Красота Брунхильды была необыкновенной и волнующей, но в ее глазах было столько ненависти и презрения, что она не вызывала в нем никакого желания — даже желания унижать ее. Улыбка Хильперика превратилась в гримасу, и он отступил, по-прежнему не отрывая глаз от Брунхильды. Ему снова пришла мысль убить ее. Это было его первоначальное намерение — столь необходимое, столь очевидное…. Убить и ее, и весь ее выводок — так же, как его отец Хлотар некогда расправился с собственными племянниками. Убить их всех, чтобы навсегда уничтожить королевский дом Остразии…. Это советовали ему приближенные, этого хотела Фредегонда и, без сомнения, ожидала сама Брунхильда,
Однако возникли неожиданные препятствия. Одному Богу известно как, но Хлодоберу удалось бежать, и этот пятилетний принц отныне воплощал в себе будущее королевской династии. Держа в заложницах его мать и сестер, можно будет, по крайней мере, надеяться на его послушание…
Хильперик кивнул и, вернувшись к своей напускной веселости, окликнул Мерове, все еще неподвижно, стоявшего в углу:
— Ну, иди же поцелуй свою тетушку, вместо того чтобы стоять как истукан!
Принц смешался и покраснел — это было так заметно, что даже Брунхильда улыбнулась. Однако он, хоть и неловко, все же исполнил приказ отца.
— Вы… вы очень красивая, — прошептал Мерове, касаясь губами ее щеки.
Брунхильда, подняв глаза, внимательно рассматривала Мерове, пока тот медленно пятился назад. Мерове уже превосходил отца ростом на целую голову, но постоянно сутулился, словно собственный высокий рост его смущал. Несмотря на редкую щетину, покрывавшую его щеки и подбородок, он, казалось, все еще не вышел из детства. Черты его лица были вялыми, а волосы — неопределенно-светлыми, ни белокурыми, ни каштановыми.
— Поцелуй Иуды? — спросила она, не отрывая глаз от Мерове, но обращаясь к Хильперику. — Это ему ты поручил меня убить?
Хильперик расхохотался, а выражение ужаса на лице Мерове лишь усилило его веселость.
— Сестра моя, воистину это последний человек, которому я поручил бы тебя убить! — произнес Хильперик со смехом. — И потом, зачем бы мне тебя убивать?
— Чтобы наложить руку на мое королевство.
— Твое королевство?
Хильперик больше не смеялся. Он отошел к окну и, прислонившись спиной к подоконнику, в упор взглянул на Брунхильду.
— С каких это пор франкское королевство принадлежит женщине? Ты разве не знаешь, что наши законы запрещают женщинам наследовать имущество? У тебя ничего нет, Брунхильда, и если твой сын будет хорошо себя вести, ты и твои дочери будете жить спокойно, в полной безопасности. А это уже немало!
— В монастыре…
— Ну, монастырь все же лучше могилы, правда? И потом, кто знает?.. Все еще может измениться…
Их взгляды встретились, и вновь Хильперик прочел в глазах своей невестки столько ненависти, что его вожделение полностью угасло. Он с досадой отошел от окна и повернулся к Мерове.
— Завтра ты повезешь ее в Руан. Пусть с ней обращаются со всеми надлежащими почестями. В Руане передашь ее под надзор Бепполена и епископа Претекстата.
— А мои дочери? Хильперик не удостоил королеву даже взглядом и продолжал, обращаясь к сыну:
— Ее дочерей отвезут в Мо, в тамошний монастырь. Пусть она знает, что их жизнь зависит от ее поведения.
Брунхильда смотрела на Хильперика, пока тот не вышел из комнаты. Она по-прежнему испытывала мучительное душевное напряжение. Брунхильда сплела дрожащие пальцы обеих рук и закрыла глаза. Личико Хлодосинды, такое крошечное, такое хорошенькое и доверчивое, тотчас же возникло перед ее внутренним взором. Хлодосинда, маленький ангел, которого она, может быть, уже никогда не увидит, и Ингонда, уже такая женственная… Прикосновение чьей-то руки к плечу заставило ее вздрогнуть. Это был Мерове.
— Мои дочери… — прошептала она сквозь слезы. — Позволь мне увидеться с дочерьми!