Слёзы чёрной вдовы

Сыщики возвращались в дом той же дорогой – барышня Шелихова осталась еще подышать воздухом. Девятов вполголоса и с мечтательной улыбкой говорил что-то, кажется, бесстыдно сравнивал внешность обеих сестер, но Кошкин даже и не слышал его.

Когда он ехал в Горки сегодня утром, то никак не думал, что в расследовании будет замешано столько громких имен – художник Рейнер, а теперь еще и наследник князя Боровского. Скандал в свете обеспечен. Кошкин отчего-то остро посочувствовал вдовой графине, имя которой точно станут трепать на все лады, фантазируя о причинах, по которым молодой князь загостился в ее доме.

Но огласки не избежать, ведь, кажется, и сомнений нет, что Боровской причастен к произошедшему: уехал внезапно, ночью, не попрощавшись толком с хозяевами. Рано пока утверждать, будто именно он убил графа, но он непременно видел что-то.

…Дверь на террасу оказалась распахнутой, хотя Кошкин точно помнил, что они с Девятовым плотно закрыли ее, когда уходили. И пола халата на груди мертвого графа как будто откинута чуть больше, чем оставлял ее Кошкин.

– Любопытно… – сказал разглядывающий ту же картину Девятов, – Кажется, барышня Шелихова, эта нежная фиалка, обшаривала карманы трупа в поисках своего письма. Как думаешь, Степан Егорыч, если бы она нашла его, то побежала бы признаваться во всем добровольно, а?

Глава 6

Полицейские еще не скрылись из виду, когда Надя, не сдержав волнения, сорвала с дерева ближайшую ветку и принялась со злостью обрывать ее листья. Разговор прошел совсем не так, как она рассчитывала. Откуда они узнали про Леона?! Ведь никто, кроме них со Светланой, о нем и не был осведомлен… кажется. Значит, и правда это сестра о нем рассказала, а потом пошла к ней в комнату, чтобы специально выставить ее в глупом виде!

А Надя еще выгораживала ее, лгала полиции, рассказывая им эту сладкую сказку, будто сестра пыталась привести мужа в чувства. Стала бы она спасать Павла Владимировича, как же! Да она наверняка нарадоваться не может, что теперь, наконец, свободна!..

Безусловно, Светлана заслуживала наказания – заслуживала, как никто другой. Надя искренне так полагала, но все же чувствовала, что не следует выносить их семейные ссоры на потеху всему Петербургу. Это их дело, сестер Шелиховых, и полиции в него вмешиваться вовсе необязательно. Это вообще нелепость какая-то, что эти двое, совершенно посторонние им люди, ходят по их дому и задают какие-то вопросы! Наде это казалось дикостью, нелепицей и чем-то совсем-совсем неправильным.

– Надин, ma ch'erie, вы, когда злитесь, становитесь просто очаровательной.

Голос прозвучал совсем над ухом, так неожиданно, что Надя ахнула и выронила ветку. И тотчас набросилась на обладателя сего голоса с упреками:

– Григорий Романович, вы напугали меня до смерти! Никогда так не делайте! – и вдруг еще более возмутилась: – Зачем вы подкрались ко мне?

– Клянусь, Наденька, у меня и в мыслях не было напугать вас…

Господин Рейнер, младший брат художника, и впрямь пытался показать, как он сокрушается. Впрочем веселые искры в его глазах говорили о том, что ему ничуть не жаль.

Натуральный садист!

– И в который раз уже прошу вас, Надин, – продолжил Рейнер, нагнувшись за ее обороненной веточкой и возвращая ее, – не называть меня по имени-отчеству – не такой уж я старик.

«Как сказать… – мрачно подумала Надя, – он даже старше Сергея Андреевича, в начале лета ему исполнилось тридцать два».

Впрочем, вел себя Рейнер и впрямь как мальчишка. Надя была уверена, что именно он подзуживает восьмилетнего сына художника издеваться над нею и без конца мучить.

Но ответить ему ничего Надя не успела, поскольку услышала вдруг голос своей горничной:

– Надежда Дмитриевна! Барышня! Вы туточки?

Алена звала ее из сада, но, разумеется, скоро та будет здесь, на берегу озера.

«Что ей еще нужно?!» – раздраженно подумала Надя.

Григория Романовича она видеть, разумеется, не желала, но Алену не желала видеть тем более. Если в начале дачного сезона эта девица Наде даже понравилась, то теперь она злила ее неимоверно. Алена не замолкала ни на минуту, донимая ее глупыми разговорами, постоянно прятала куда-то ее книги, вещи и вообще делала все не так, как хотелось бы Наде. Будто назло ей!

Потому она сочла за лучшее поскорее проститься с Рейнером и постараться, чтобы Алена ее не нашла.

– Всего доброго, Григорий Романович, думаю, разговор окончен, – высокомерно заявила Надя, подхватила шлейф платья и спешно направилась вдоль берега.

Рейнер, однако, ей не подчинился, она слышала, как шуршит галька под его ботинками: он шел за ней.

Берег озера представлял собой бухточку, с обеих сторон укрытую скалистым подножием гор. Светлане кто-то сказал, что горы в Карелии просто кишат змеями, а она до смерти их боялась, потому строго настрого запретила и Наде, и всем домашним даже приближаться к камням.