Слезы Магдалины

– Аленка? Аленка, что ты тут делаешь? – Мишка вынырнул из темноты, как черный кот бабы Гэли. – Измазалась вся. Ты что, плачешь? Чего?

Мишка тормошил, тянул, заставляя подняться, и Алена попробовала, но сил не осталось, тогда он попросту подхватил на руки и понес к дому.

– Что случилось? Я приезжаю, а дверь вынесена. Тебя нету. Думаю, все, кабздец.

Он посадил у печки, в которой уже шумело, разгораясь, пламя. Стащил сапоги и носки – шлепнулись на пол мокрыми жабами. Достал откуда-то бутылку водки и принялся растирать ноги.

– Больно!

– Конечно, больно. Лазит, понимаешь, по ночам.

Сотни иголочек впивались в ступни, ползли к коленям и к бедрам, разливаясь жаром застоявшейся крови. Алена позволила снять с себя куртку и свитер. Молчала, когда Мишка стаскивал штаны и укладывал в кровать, холодную и сырую.

– Сейчас, сейчас растопится и тепло станет.

Он налил водки, заставил проглотить и сел рядом, обняв. Потом, приложив горячую ладонь ко лбу, вздыхал и морщился.

– Зачем ты здесь? – спросила Алена, оттаяв в достаточной степени, чтобы думать. – Ты... ты завтра приехать должен был. А ты сегодня.

– Подозреваешь?

Кажется, он ничуть не обиделся.

– Завтра у меня дела. И Танька просила. Позвони, если не веришь.

Мишка сам вложил телефон в руку, нажал кнопку вызова и, преодолевая Аленино сопротивление, заставил поднести к уху. А сам вышел во двор.

Разговор с Танькой вышел коротким, каким-то мятым и нервным, словно ее раздражала необходимость отрываться от дел и разговаривать.

– Ну что, проверила? – Мишка спрятал телефон в карман и, усевшись на кровать, сказал: – А теперь давай поговорим серьезно. Ты с Владиком сошлась?

А ему какое дело? Подозрительное любопытство. Подозрительное появление. И сам он стал вдруг подозрительным.

Это потому, что Аленка перепуганная и захмелевшая. Водка желудок жжет, напоминая, что с самого утра во рту ни крошки.

– Смотри, дело, конечно, не мое, но типчик он еще тот.

Мишка выговаривал слова медленно, старательно, словно опасаясь, что она не поймет.

– Мы с ним... знакомы. С детства. Вот. Он к тетке приезжал. Мы каждое лето дрались. Я и он. Я сильнее. А он псих.

Алена слушала молча, и Мишка постепенно смелел.

– Он тогда жмотом был. И стукачом. Следил за всеми. А потом пропал вместе с сестрицей своей придурочной, и мамка сказала, что его в больничку сунули, которая для психов. Что на учете стоит и вообще... Теперь он большой человек. Компания у него своя. Серьезная. Сама подумай, зачем ему тут торчать, если нормальный? У него невеста была. Разошлись. Из-за скандала. Владичка девку одну чуть не придушил. Прямо на людях. Орал, что она – ведьма.

Ведьма, ведьма, ведьма... отозвался пульс в висках. Неужели Мишка прав? Ну да, зачем ему врать? Из-за детских обид?

У Влада дом икон полон, бессмысленное скопище ликов пресвятых. И свечей церковных связка в ящике стола. И за дело ее уцепился, как собака за кость. Чего ради?

А Мишка, смутившись, пошел на попятную.

– Я не говорю, что это – обязательно он. Просто осторожнее тут. Лады?

– Лады, – пообещала Аленка, зарываясь в одеяло. Ее трясло не то от холода, не то от страха.

Старая церковь была мертва. Плоть ее давно истлела, и лишь остов каменных стен вяло сопротивлялся времени. Машину пришлось бросить на подъезде, и теперь Машенька шла очередным знакомым-незнакомым двором. Липы мерзлые, горбики снега на забытых качелях, свежестиранные простыни костенеют на морозе. За редкими желтыми окнами мечутся силуэты.

В арке из-под ног разбегаются коты. Воняет.

А вот обрыв под покрывалом снега, пречист. Редкие проплешины смотрятся дырами, которые тот, кто сверху, видит и непременно залатает. Уже латает, швыряя горсти белого пуха.

Спускалась Машенька наугад – тропинку занесло. В который раз порадовалась, что удачно ботиночки купила. Без каблучка, с рифленой подошвой и тепленькие.

Как всегда, церковь вынырнула неожиданно, будто чья-то рука содрала полог темноты, явив белесые стены и осевший купол с косым крестом. И белое поле с кромочкой леса вдалеке.

Машенька остановилась, вытащила из сумочки платок и, накинув поверх шапочки, кое-как завязала.

– Эй, – тихо позвала она. – Я здесь!

Машенька не сомневалась, что он уже ждет. Он всегда приходил раньше и прятался в развалинах. Вот и сейчас тень колыхнулась и выплюнула черный силуэт.

– Он догадывается! И милиция... зачем милиция?

Он знаком велел замолчать, но Машенька была слишком возбуждена, чтобы слушаться.

– Проблемы? Так я могу решить! Пара слов, и этого урода по стенке размажут.

Он подал руку, помогая спуститься, и крепко сжал пальцы – совсем как Влад сегодня в ресторане.

– Пойдем.

Перечить ему не стоило.

В церковь повел. Пришлось перепрыгивать через выбоины, из которых черными очами пялилась вода, нырять под бревно – из него гнилыми клыками торчали гвозди. Проползать в щель между воротами.

Нет, определенно зря она связалась с ним.

А ведь поначалу-то каждое слово ловила. Как собачка служить готова была, лишь бы сделал, как обещал. Сила в нем виделась. Надежда.

Дура. Никакой он не колдун! Да и Гошка ее безо всякого колдовства любит.