Слезы Магдалины

Сару Гуд: комок тряпья и дрожащие руки. Взгляд мечется, пытаясь уцепиться за людей, и соскальзывает.

Сару Осборн: сидит прямо, только ладони, широкие как лопаты, подрагивают. Да корявые пальцы в складках юбки прячутся, стыдно им, что некрасивые.

– Итак, Сара, – судья смотрит между обвиняемыми, и оттого непонятно, к кому именно он обращается. К обеим? Пусть так. – Ты говоришь, что не виновна.

Осборн кивает.

– Невиновна! – скулит Гуд, закрывая лицо руками.

Противно? Больно? Бетти тоже было больно и противно. Теперь пусть мучаются другие, а она отдохнет. Это справедливо.

– Мне очень хотелось бы поверить тебе, Сара, – взгляд судьи устремлен поверх голов. Толпа вздыхает. – Но я, будучи судьей, обязан разобраться в происходящем. Пусть позовут свидетелей...

Удар молотка беззвучен, но воронья стая вздрагивает и поворачивается к дверям.

Элизабет идет по проходу, не девочка девяти лет от роду – старуха. Сгорбленная, скрученная, шаркающая ногами. Она позволяет смотреть на себя, и люди смотрят. Замечают. Шепчутся. И ропот заполняет зал.

– Элизабет Пэррис! – Голос судьи становится ласковым, а взгляд теплеет. – Расскажи, что с тобой случилось.

– Больно! – Личико Элизабет кривится. – Мне очень больно! Пусть она меня отпустит! Скажите ей, чтобы отпустила... мне так больно!

Она тычет пальцем в Сару Осборн, и зал взрывается криками.

– Это она, она... она приходит ко мне ночью! И тычет булавки под ногти! Посмотрите! Все посмотрите! – Элизабет поднимает руки, и крики смолкают: тонкие пальцы ее в крови, а ногти синие. – Я умоляла ее оставить меня! А она... она говорила, что оставит, если я соглашусь присягнуть дьяволу! Я не хотела! Я служу Господу нашему Богу, я верую в Иисуса, но...

Молоток судьи и трость отца стучат по перилам, пытаясь успокоить людей. Элизабет улыбается. Почему никто не видит, что она улыбается?

Потому что они рады верить лжи. Им нужны ведьмы, нужен кто-то, на кого можно повесить все грехи. Пусть вешают. Пусть ликуют, думая, что дьявол повержен. А он всегда с ними и даже не прячется.

Абигайль вел дядя. Пастор Сэмюэль Пэррис выглядел растерянным. Абигайль он держал под руку, но как-то небрежно, словно не верил. Зря. Все должны верить! Все! И Аби старательно отыгрывала роль. Она хромала, вздыхала, то и дело останавливалась и хватала воздух ртом, так, чтобы все видели, насколько она ослабла.

– Абигайль Уильямс, – снова судья был ласков. – Расскажи нам, узнаешь ли ты кого-нибудь из этих женщин? Вредил ли кто-нибудь из них тебе?