Слезы печали

- Конечно. Если вы решите выгнать меня, то я присоединюсь к ним. Я расскажу им, что отдых и припарки доброй мадам Ламбар вылечили меня. Но я сделаю это лишь в том случае, если вы меня прогоните.

- Вы хотите сказать, что желали бы остаться здесь?

- Я думала об этом. Юный господин Дик рассказал мне о весьма достойной леди, увы, отправившейся к своему Творцу, - о мисс Блэк, чье имя он произносил с благоговением. Она работала у вас гувернанткой, и это большое несчастье, что дети остались без воспитательницы, столь необходимой в таком возрасте.

- В последнее время их обучала я с помощью Лукаса.

- Это, конечно чудесно, но у вас есть свои обязанности - обязанности хозяйки замка. Лукас слишком молод и вряд ли имеет достаточное образование. Вам просто необходимо иметь гувернантку. Если вы захотите нанять меня, я сделаю все возможное, чтобы вы были довольны.

- Гувернантка! Но ведь вы актриса...

- Я могу преподавать им литературу. Я очень неплохо ее знаю. Английские и французские пьесы я знаю наизусть.., во всяком случае, многие. Я могла бы обучать их пению, танцам, умению себя держать. Я и в самом деле могу завершить их образование.

- Вы действительно хотите остаться здесь, в этом мрачном старом замке?

Ее улыбка была ослепительной. Я почувствовала, что мне хочется неотрывно смотреть на нее и слушать ее. Конечно же, я хотела, чтобы она осталась, и обрадовалась тому, что она сделала мне такое предложение, хотя и была несколько поражена ее хитрым притворством. Но, в конце концов, она ведь была актрисой.

Когда я сказала детям о том, что их новой гувернанткой станет госпожа Мэйн, Дик и малыши принялись высоко подпрыгивать, выражая этим свой восторг.

Лукас согласился, что это будет очень хорошо для детей и что родители будут довольны. В последнем я была не вполне уверена и решила не сообщать им о том, что до того, как стать гувернанткой, она была актрисой, - то есть не сообщать до тех пор, пока они сами не увидят ее и не поддадутся ее очарованию. Жанна, Марианна и Жак очень обрадовались тому, что их жизнь станет такой насыщенной и что в ней теперь будет присутствовать дух театра. Мадам Лам-бар не могла не одобрять своей пациентки, столь быстро доказавшей эффективность ее методов лечения, и возглавила хор восторженных голосов, доносившихся из той семьи.

Вот так в наш дом вошла Харриет Мэйн.

***

Как я и предвидела, наша жизнь тут же переменилась. Харриет даже одевалась иначе, чем мы. Она носила парчу и бархат, которые при свечах выглядели просто волшебно. Дети считали ее настоящей красавицей, которой она, несомненно, и была, хотя и очень своеобразной, экзотичной. Они глаз не могли от нее оторвать. Лукас был готов стать ее рабом, но она старалась произвести впечатление именно на меня.

Иногда она завивала свои великолепные волосы в локоны, подвязывая их лентами; в другой раз зачесывала их наверх, закалывая блестящими украшениями. Дети думали, что владелица таких драгоценностей должна быть принцессой, и у меня не хватало жестокости сказать им, что все это - простые стекляшки. Впрочем, на Харриет они казались драгоценностями. Она обладала способностью преображать все, к чему прикасалась.

Мы приобрели глубокие познания в области драматургии. Наши занятия часто становились уроками актерского мастерства. Харриет распределяла между нами роли, оставляя себе лучшие, - но разве можно было осуждать ее за это? - и репетировала с нами. Она пообещала, что, подготовив спектакль, мы сыграем его перед слугами и Ламбарами.

Мы все были охвачены энтузиазмом, и особенно я. Однажды Харриет сказала:

- Ты неплохо выглядела бы на сцене, Арабелла.

Она полностью завоевала наши сердца, и я побаивалась, что когда-нибудь, устав от нас, она захочет вновь присоединиться к актерской труппе. Но пока она не проявляла такого желания и была, судя по всему, вполне довольна своим нынешним образом жизни. У нее сложились привычка приходить ко мне в комнату после того, как все остальные улягутся спать, и вести со мной беседы. Точнее, в основном говорила она, а я слушала.

Харриет любила усаживаться возле зеркала и время от времени смотреть на свое отражение. Складывалось впечатление, что она находится в зрительном зале и со стороны наблюдает за сценой. Иногда мне казалось, что это зрелище забавляет ее.

Однажды вечером она сказала:

- Ты меня не знаешь, Арабелла. Ты юна и невинна, а я стара, как грех.

Меня всегда коробили подобные театральные высказывания, главным образом потому, что я чувствовала: за ними она пытается укрыть правду, а мне непременно хотелось знать о ней всю правду.

- Что за чепуха! - ответила я. - Мне уже семнадцать лет. Не такой уж юный возраст.

- Возраст измеряется вовсе не прожитыми годами.

- Но это именно так. Она покачала головой: