Слезы пустыни

Когда мы добрались до дома, бабуля пришла в восторг от подарка: две крепкие козы! Она сразу же заявила, что мы должны зарезать одну из них и приготовить приветственное пиршество для «нашей доченьки-врача». Я пыталась возражать, что до врача мне еще далеко, но бабуля и слушать ничего не желала. Позвали Мо и Омера, и бабуля отдала им чертовку на убой. Мо будет держать козу, а Омер перережет ей горло острым кинжалом.

Когда они уводили козу, я размышляла, насколько изменилась бабуля после смерти дедушки. Большую часть жизни ей и в голову бы не пришло зарезать одну из своих драгоценных коз для спонтанного пира. Подобное поведение она сочла бы непростительным расточительством и мотовством. Теперь все изменилось. Я вспомнила, как она заставила нас есть мясо коз, падших от неизвестной болезни. Для прежней бабули это был верх щедрости. Мне понадобится время, чтобы привыкнуть к ее более мягкой, доброй версии.

Бабуля, мать и я разделали мясо при помощи большого мачете и пары острых кинжалов. Обильной крови не бывало никогда, ибо козу, перерезав ей горло, оставляли истекать кровью. Таков способ, которым животное должно быть убито, чтобы еда стала халяль — позволительной для мусульманина. Вероятно, это звучит ужасно жестоко, но я знала, что Омер поговорит с козой, успокаивая, и помолится за нее, прежде чем отправить на тот свет. У него был мягкий, естественный способ обращения с животными, что совершенно противоречило его воинственной природе.

— Раньше ты никогда не убивала своих коз без нужды, — рискнула я заметить, взглянув на бабулю. — Что с тобой произошло?

Бабуля пожала плечами:

— Жизнь не вечна. — Она нарезала козью печенку на кусочки размером с игральную кость. — Я помню, в твоем возрасте я думала, что это не так, но все именно так. Поэтому наслаждайся жизнью, пока можешь, потому что потом ты умрешь, и очень надолго. А теперь возьми эту печенку, обжарь со специями и подай отцу…

* * *

Перед летними каникулами предсказание отца сбылось. Чрезвычайное положение было снято, и университеты вновь открылись. Я попрощалась с семьей и отправилась обратно в Хартум, от всей души надеясь, что все будет по-прежнему. Меня обрадовала и взволновала новая встреча с Ранией, Далией и остальными подружками. Мы от души поболтали. Но множество коек остались пустыми. Вскоре мы узнали, что это постели девушек, присоединившихся к джихаду. В общежитии юношей пустых коек было еще больше.

Как мы ни старались, радость и воодушевление, владевшие нами во время первого семестра, вернуть было трудно. Какая-то тень нависла над нами. Отчасти — воспоминание о принудительном закрытии университета; отчасти — постоянное отсутствие студентов, ушедших сражаться за «пластиковый джихад». Мы знали, что ничто не могло помешать властям сделать то же самое вновь, и в следующий раз методы, используемые для «вербовки» на эту обманную, лживую войну, могут оказаться куда более убедительными. Кампус превратился во взбудораженное сарафанное радио, и каждую неделю поступали сообщения, что очередной студент погиб в бою. Некоторые из арабских студентов ополчились на чернокожих и южан за то, что те принесли смерть в их существование. Я пыталась держаться подальше от всего этого, чтобы не терять головы и учиться.

После раскаленного лета наступил сезон дождей, и прохладные ливни были очень кстати. В кампусе стало легче дышать как в прямом, так и в переносном смысле: напряжение из-за гнева и растерянности перед «пластиковым джихадом» несколько спало. Мы старались забыть все случившееся. Но с дождями пришли другие, неожиданные проблемы. Однажды в октябре солнце закрыла огромная туча насекомых. Всего за несколько минут плотный ковер гигантской саранчи обосновался на каждом дюйме земли. Нас постигло бедствие библейских масштабов.

Далия и другие городские девушки-арабки были в совершеннейшем ужасе. Но мы с Ранией, отлично представляя себе их реакцию, боролись с искушением собирать насекомых горстями и жарить на обед. Стая дочиста объела листву с деревьев и траву с земли и, когда вся зелень исчезла, переключилась на здания университета.

Они с ходу принялись жевать шторы, обивку и даже наши постельные принадлежности. Было невозможно спать без противомоскитной сетки, и перед стиркой приходилось отчищать водяную цистерну от мертвых и умирающих насекомых. В конце концов городские студентки решили, что дальше так невозможно. Им делалось дурно от саранчи, жаловались они. Многие из них вернулись домой. Довольно скоро мы с Ранией остались в спальне одни.