Сломленные

И вряд ли дело в настолько большой давности отсутствия отношений с женщинами, что даже думать не хочется, или же в том, что я так же давно не видел сверстниц. Она горячая. Большие зелёные глаза, длинные светлые волосы, в которые хочется вплести пальцы. Крупный, пухлый рот, который я хочу…

Нет. Ни за что, чёрт возьми.

Ей не может быть больше двадцати двух. Всем остальным было как минимум тридцать пять. Эта женщина — эта девушка — относится именно к тем людям, из-за которых я сбежал, сослав себя в Мэн.

Она соблазнительна. Не только в сексуальном плане, хотя да, есть и такое. Но этими краткими проблесками она искушает меня чем-то худшим — жаждой нормальности.

Она должна уехать. Немедленно.

Я сжимаю кулак и с силой впечатываю его в собственное бедро, ударяя самого себя в наказание. Из всего на свете, ты должен был пойти и признаться ей, что готов на самоубийство? Но это было инстинктивно. Я хотел прогнать её грубо и быстро, и это показалось мне самым верным способом напугать новичка в этом деле.

Она сейчас же рванет к машине, и я убеждаю себя в положительности моих действий. Мне не нужна шикарная блондинка в напоминание о том, чего я не могу иметь.

Разве что…

Мои глаза распахиваются.

Этот чёртов ультиматум.

Сказать, что мой отец в очередной раз меня обставил, — преуменьшение. Трёхмесячное обязательство играть по правилам и так казалось ужасным, когда я думал, что буду иметь дело с капризной старухой, но это? Предлагать мне провести три месяца в компании этой офигительной блондинки?

Откровенная провокация. Мой отец не просто пытается заманить меня обратно в реальный мир, он швыряет меня в него.

Я нажимаю пальцами на глаза, подобно реальности ситуации, что обвивает мой мозг и сдавливает его. Какой у меня выбор?

Я могу сказать отцу отвалить — пусть девчонка возвращается в машину с Миком, а в результате моя задница окажется на улице без единого цента в кармане. И я оставлю жену и дочь Алекса ни с чем.

Или же… я могу погнаться за Златовлаской и притвориться, что хочу видеть её здесь. Притвориться, что она нужна мне. Следовательно, дочь моего лучшего друга сможет жить.

К чёрту. Выбора нет. Не на самом деле.

Я движусь к двери, замешкавшись, когда боль простреливает голень. Дерьмо. Прошло слишком много времени с тех пор, как я последний раз забывал о пользе своей левой ноги. Что подсказывает мне наверняка, какие у меня неприятности. На секунду я забыл, кем являюсь. Чем являюсь.

Я больше не Пол Лэнгдон, отчаянный квотербек и герой всея Америки. Я Пол Лэнгдон, обезображенный и никому не нужный затворник. Чёрт, я даже не могу быть собой. Не могу даже, чёрт возьми, ходить.

Прежде чем я выдам отцу общеизвестный палец и скажу ему, что не нуждаюсь ни в его доме, ни в его деньгах, мне нужно собраться. И чтобы это сделать…

Я отворачиваюсь от стола и пробираюсь через комнату так быстро, как только могу. Я недолго колеблюсь у дверной ручки, прекрасно понимая, что моя жизнь перевернётся с ног на голову.

Сердце гремит, и я пытаюсь убедить себя, что дело в гневе, но подозреваю, что здесь нечто похуже. Кажется, страх. Я знаю, какое зрелище предстанет перед этой девушкой, и оно не очень-то прекрасное. Далеко не такое.

Я открываю дверь, раздумывая над тем, как буду гнаться за этой девчонкой с такой ногой.

Оказывается, мне и не нужно бежать за ней.

Она и так меня ждёт.

Глава пятая

Оливия

Те пять минут, что я стою возле библиотеки и пялюсь на дверь, которую он захлопнул перед моим носом, меня интересует только одно: кто такой — или что такое — Пол Лэнгдон.

Должна сказать, я не ожидала плюшевого мишку, которому нужно, чтобы его обняли и выслушали, однако это создание

больше похоже на замученного варвара, чем на искалеченного войной человека. Так и продолжается, пока дверь вдруг вновь не распахивается, что подталкивает меня на мысль о том, насколько по-идиотски я неподготовлена.

До этого он был полностью укрыт тенью, но на этот раз свет коридора вылавливает его черты, и меня поражает ощущение ухающего к ногам желудка.

Пол Лэнгдон не пожилой обезображенный отшельник, которым он по идее должен быть.

Он отступает в полумрак прежде, чем я успеваю его разглядеть, хотя беглый взгляд выхватывает широкий разворот плеч, светлые, по-военному коротко остриженные волосы и пронзительные голубые глаза. А ещё он молодой. Примерно моего возраста.

— Какого чёрта ты здесь делаешь? — спрашивает он, отступая назад, во мрак библиотеки.

Я инстинктивно ступаю вперёд, а он столь же поспешно отходит ещё на шаг, и впервые мне бросается в глаза, что, несмотря на общее впечатление молодости и жизненной силы, он двигается не слишком проворно.

Я останавливаюсь в полушаге, будто побоявшись напугать раненого зверя. Разве не раненные звери нападают чаще всего? А этот парень однозначно ранен.

— Какого хрена ты всё ещё здесь делаешь? — повторяет он, на сей раз с рычанием.