Слоник из яшмы. По замкнутому кругу

Для того чтобы нам стало ясным то, что произошло с Дусей Филатовой, придется вернуться на несколько месяцев назад, к весне — самой светлой и яркой поре ее жизни.

В Доме культуры был первомайский костюмированный бал. Поэтому никто не обратил внимания на похищение двумя испанцами-кабальеро в широкополых шляпах, полумасках и плащах барышни-боярышни в кокошнике Дуси Филатовой. Дуся тоже не очень сопротивлялась, потому что было скучно, а это как-никак приключение, да к тому же в одном из «похитителей» она узнала Сашу Цыпина, электрика своего цеха.

Когда «похитители», подхватив под руки, привели Дусю на балкон, один из них, встав на колено, вручил ей бумажный кулек и сказал:

— Лучшие розы из садов Андалузии! — И, сняв шляпу, видно по испанскому обычаю, подмел ею пыль у ног девушки.

Дуся заметила, что у «испанца» светлые вьющиеся волосы, а в кульке она обнаружила девять штук эскимо. Она честно разделила эскимо поровну, и Цыпин представил ей главного «похитителя». Этот кабальеро был электрик московского завода «Динамо» Борис Жарков. Он снял черную полумаску, и Дуся увидела человека лет тридцати, с мужественным лицом и серыми глазами.

Приплясывая вокруг них, пристукивая каблуками, наигрывая на воображаемой гитаре, Саша Цыпин пел:

Ах, Дуся, какой вы имеете шанец,Клянется в любви вам дон Дьего, испанец!

— Брось, Саша! — прикрикнул на него Жарков. — Здесь дивчина такая, что дух занимается, а ты сыплешь карнавальный мусор!

Увлекая Дусю в общий зал, Жарков подхватил ее на руки и побежал по лестнице вниз. Было страшно, но, зажмурившись и крепко обняв его за шею, Дуся вдруг поняла, что она хочет, чтобы этот стремительный спуск по лестнице продолжался как можно дольше.

Он танцевал молча, не спуская с нее глаз и… в этом огромном зале, полном народа, скрещивающихся лучей многоцветных прожекторов, пестрых спиралей серпантина, девушка не видела никого, кроме своего партнера по танцу.

Спустя две недели Дуся пошла на прием к Ратникову, заместителю директора по кадрам, и сказала:

— По семейному вопросу…

Ратников удивился, он знал, что Дуся Филатова — воспитанница детского дома, что ее родители погибли в сорок втором году под Солнечногорском и никакого «семейного вопроса» у Дуси быть не могло. На деле же оказалось, что Дуся вопрос «сформулировала» правильно: она просила принять на завод Жаркова, он уйдет с «Динамо» и переедет в Славоград. Жарков — электрик седьмого разряда, кончил Подольский электротехнический техникум, имеет благодарности, дважды премирован.

На какое-то мгновение Дуся показалась Ратникову рыбкой живцом, на которую он уловил стоящую добычу, но тут же, устыдившись своей мысли — ведь речь шла о счастье славной девушки, — согласился. Электрики были нужны заводу, тем более седьмого разряда, с техническим образованием, москвич!

— Зачислим, — согласился Ратников. — Но чтобы с завода не дезертировал! Отпустят по-хорошему — возьмем!

В течение месяца Дуся несколько раз приходила к Ратникову все по этому же «семейному» вопросу.

— Напомнить, — говорила она. — А то уйдет человек с завода и останется ни с чем.

— А Жарков не звал тебя к себе в Москву? — спросил ее. как-то Ратников.

— Звал, — ответила она. — Так у меня же квалификация — пятый разряд, а в Москве оптических заводов нет, что я там буду делать? Он может везде работать, электрик нужен на каждом заводе.

— Тоже верно, — согласился Ратников. — Пусть приходит, все будет в порядке.

И вот четырнадцатого июня пришел к Ратникову Борис Жарков. Здесь все было без обмана, так, как говорила Дуся: и благодарности по заводу «Динамо», и справка об освобождении от работы в связи с переходом на другую работу по месту жительства семьи, и диплом, — ну, словом, все, как полагается.

Жарков был зачислен в электроцех. А в начале августа ЖКО выделило им отдельную комнату и была отпразднована свадьба. Представитель с работы со стороны жениха, мастер завода «Динамо» Осокин кричал: «Горько!» — пил мало и все время порывался рассказать какую-то историю, которая начиналась так!

«Вот, братцы, у нас на «Динамо»…

Но братцы так и не узнали, что же произошло «у нас на «Динамо»; Осокин все-таки захмелел, проспал до утра на диване с цветастой обивкой (подарок молодоженам от завкома) и утром уехал в Москву.

И вот еще не минул полностью медовый месяц, как случилась эта неприятная история, но… не будем забегать вперед.

К Забалуевой в ее маленький кабинет Дуся пришла после работы. Она села за стол, покрытый зеленым сукном с чернильными пятнами, посмотрела на следы сургучных печатей, оставшиеся на дверке несгораемого шкафа, на скучные обои, на копию с картины художника Шишкина… И ей стало обидно, что вот здесь, в этой комнате, пахнувшей чернилами и табаком, они будут говорить о самом для нее сокровенном, о том, что принадлежит ей и, быть может, Борису Жаркову.

Не очень удачно начав эту беседу, Пелагея Дмитриевна строго сказала:

— Дуся!

— Что так грозно? Ну, Дуся. Я уже восемнадцать лет, как Дуся! — обозлилась та.