Слова, которые мы не сказали

Джейд смотрит на меня и пытается улыбнуться.

– Как дела в Чикаго?

Мне приходится на несколько секунд задуматься. Ах да. Собеседование. Я так занята мыслями о маме, Бобе и Мичигане, что основная цель поездки совершенно вылетела из головы.

– Мне кажется, все хорошо. В понедельник расскажу подробно.

– Ты не говорила Клаудии о встрече?

– Нет, только тебе. Все остальные думают, что я улетела отдохнуть на пару дней. А почему ты спрашиваешь?

– Просто она уже знает. Она сидела у меня на гриме, и кто-то бросил фразу о том, что в Чикаго снег и метель. Клаудия сказала: «Надеюсь, наша Анна там не замерзнет».

– Странно. Я ей ничего не говорила.

– Будь осторожна. Эта змея ничего не забывает.

Я нахожу Дороти в гостиной. Она сидит за роялем и наигрывает песню «Мой мальчик Дэнни». Тихонько встаю рядом. Я слышала эту песню много раз, но сегодня меня особенно трогают слова матери, которая провожает сына и просит его скорее вернуться.

Я буду ждать тебя в дождь и жару,

Я так люблю тебя, мой мальчик Дэнни.

– Браво! – хлопаю я в ладоши.

Дороти поворачивается на стуле.

– Анна, дорогая!

– Здравствуй, Дороти. – Голос мой дрожит, и мне становится не по себе. Что со мной происходит? Неужели я никак не могу прийти в себя после Мичигана? Возможно, это все из-за разницы во времени.

– Маки, – говорю я и вкладываю ей в руку букет. Внезапно я вспоминаю цветы в мамином саду. Она всегда сравнивала их цвета с фруктами.

– Они цвета персиков из Джорджии, – добавляю я.

Дороти осторожно прикасается кончиками пальцев к лепесткам.

– Очень красивые. Спасибо, милая. А теперь садись и рассказывай.

Мы перемещаемся на диван, садимся бок о бок, и я поправляю прядь выбившихся из ее прически волос.

– Сначала ты расскажи мне о Патрике Салливане.

Дороти розовеет.

– Он настоящий джентльмен. И всегда таким был.

Мне хочется напомнить ей, что он украл ее очерк, чтобы поехать за границу, но лучше промолчать. Она так счастлива.

– Вам удалось возродить былые чувства? – шутливо спрашиваю я. – Во второй раз все по-другому?

Дороти стягивает на груди кардиган.

– Не говори глупости. Не думаю, что он будет в восторге от моего вида.

Конечно, она думает сейчас о мастэктомии. Даже в семьдесят шесть женщину пугает разочарование. Я беру ее за руку.

– Ты говоришь глупости.

– Расскажи мне о встрече с матерью, Анна. Ты отдала ей камень?

– Не смогла. Это было бы ошибкой.

Рассказываю Дороти о разговоре с Трейси, о Бобе и воспоминаниях о том лете.

– Понимаешь, теперь я не могу отдать ей камень.

– Почему?

– Я не уверена, что она в чем-то виновата.

Дороти смотрит прямо мне в глаза, будто видит меня насквозь.

– Я ведь не предлагала тебе получить или даровать прощение, я хотела, чтобы ты помирилась с мамой. Ты сама заговорила о желании ее простить, считала себя правой.

Да, я никогда не рассматривала этот камень как средство покаяния. От досады я начинаю кусать губы.

Категоричная. Резкая. Для меня существует только черное и белое.

– Это еще не все, Дороти. Об этом я никому и никогда не говорила – даже Майклу. А сейчас я начинаю сомневаться.

– «То, чего вы не знаете, – это единственное, что вы знаете» – так говорил Т. С. Элиот.

– Возможно ли, чтобы то, в чем я была уверена последние двадцать с небольшим лет, оказалось неверным?

Дороти вскидывает подбородок.

– У человека есть замечательная черта – он может изменить мнение. А какую огромную силу дает нам эта возможность.

Изменить свое мнение? После всех тех неприятностей, что я доставила матери? Сжимаю рукой горло. Голос дрожит, когда я пытаюсь заговорить.

– Меня бы все стали ненавидеть, если бы узнали, что я сделала. Или пыталась сделать.

– Ерунда. Фиона называет это «познание нашего истинного «я». Каким бы гадким оно ни было. Отношения не могут обойтись без обид и душевных ран, если человек остается самим собой.

– Я не хочу быть самой собой! Не желаю находить «истинное «я»! Потому что, если мама меня когда-то и простит, я сама себя никогда не прощу.

– Ты должна встретиться с мамой, Анна. Освободиться. Научиться любить себя любой.

В субботу вечером в отеле «Ритц-Карлтон» собирается блестящее общество – великолепно одетая публика, приглашенная на ежегодный благотворительный вечер Национального детского союза. Майкл безупречен в новом черном смокинге и не раз сделал комплимент моему красному платью. Но сегодня я сама не своя. Вместо того чтобы счастливо улыбаться, гордо вскинув голову, как делаю всегда, когда мы с Майклом вместе выходим в свет, я улыбаюсь натянуто, словно по принуждению. Я действую механически, все происходящее не трогает моего сердца.

Причина в том, что в этом году я не являюсь членом комитета по организации мероприятия, пытаюсь убедить себя. Мне нужно было сделать перерыв после рождественского бала. На самом же деле я понимаю, что причина совсем не в этом.