Слова, которые мы не сказали

– Добро пожаловать на «Шоу Анны Фарр»! Сегодня я рада представить вам троих гостей в нашей студии. Во-первых, наша новая коллега, прибывшая из Нью-Йорка. Возможно, вы смотрели утренние новости и вам знакомо ее лицо, а может, видели ее на страницах «Таймс-Пикаюн». Мы рады принять ее в нашу семью, и сегодня она будет вместе со мной вести это шоу. Встречайте, Клаудия Кэмбелл.

Клаудия выходит из-за занавеса. На ней короткое розовое платье и открытые туфли, состоящие практически из одних ремешков. В этом наряде ее ноги выглядят бесконечно длинными. Публика оживляется, и мне кажется, я чувствую, как взлетают наши рейтинги. Я машинально поправляю синий пиджак. Черт, и почему я выбрала этот невзрачный костюм? Опускаю глаза и замечаю пятнышко от кофе на блузке стального цвета. Отлично. Она еще и грязная.

Клаудия благодарит меня и рассказывает публике о Камнях прощения.

– Завтра гостем нашей программы будет Фиона Ноулс, а сегодня мы с Анной хотим познакомить вас с двумя нашими подругами.

«Нашими»? Я и не предполагала, что Дороти и Мэрилин дружат с Клаудией. Джейд эта фраза понравится. Но сейчас мне лучше унять свой сарказм. Все объяснимо. Просто Клаудия новенькая и ей хочется ощущать себя частью команды. Она поворачивается ко мне и кивает.

– Все, что мне известно о Камнях прощения, я узнала от своей подруги Дороти Руссо, – вступаю я. – Меня всегда поражало ее умение сострадать. – Я рассказываю о том, как Камни прощения стали популярны в Гарден-Хоум. – И все это благодаря Дороти. Она могла отказаться от этой идеи или отправить мешочек кому-то одному, но вместо этого Дороти подошла к делу очень серьезно и помогла замкнуть огромный Круг Всепрощения и любви. – Я делаю паузу. – Итак, сейчас к нам присоединятся Дороти Руссо и ее любимая подруга Мэрилин Армстронг. Давайте поприветствуем этих дам, всю жизнь проживших в Новом Орлеане. Дороти Руссо и Мэрилин Армстронг!

Публика аплодирует, на сцену выходят, держась за руки, Дороти и Мэри. Мэрилин улыбается зрителям и машет рукой. Пока она даже не представляет, что ее ждет.

Я поворачиваюсь к Дороти, отмечая, что она прекрасно выглядит в классическом костюме лососевого цвета, который ей очень идет. Однако от меня не ускользает и то, что лицо ее особенно серьезно, а губы поджаты. Это беспокойство появилось пару недель назад. Сердце вновь тревожно сжимается. Как я могла это допустить?

Дамы усаживаются на диван лицом ко мне и Клаудии. Мы говорим об их жизни и о том, как много значит для них дружба. Было бы так чудесно не менять тему, а продолжать этот разговор о трогательных и милых вещах. Вижу, что Стюарт покручивает указательным пальцем – сигнал идти дальше.

Я смотрю сквозь стекла очков в тонкой оправе в бледно-голубые глаза Мэрилин. Она всегда выглядит такой наивной и беззащитной или только сегодня? У меня сжимается сердце. Как же мне не хочется это делать. Нужно остановиться прямо сейчас! Вместо этого я делаю глубокий вдох.

– Мэрилин, Дороти хотела бы кое-что тебе рассказать. Я отговаривала ее, но она настаивает, полагает, что это необходимо.

– Я хотела извиниться. – Голос Дороти дрожит.

«Прошу тебя, не делай этого!» – хочу закричать я, но молчу. На несколько мгновений я даже забываю, что успех шоу – а возможно, и моя работа – зависит от того, как поведет себя Дороти. Она качает головой и начинает:

– Я совершила поступок, за который мне всегда было стыдно. – Она нащупывает руку Мэрилин и сжимает. – Я жила с этой болью шестьдесят лет, но так и не смогла найти в себе силы тебе признаться.

Мэрилин вырывает руку.

– Что за ерунда! – фыркает она. – Мы давние подруги, ты для меня больше чем сестра, правда.

– Надеюсь, это так, Мэрилин.

Дороти нечасто называет подругу полным именем, и мне становится ясно, что она собирается сказать что-то очень серьезное. Мэрилин тоже это понимает. Она смеется, но мысок ее туфли нервно дергается.

– Что же это может быть, Дороти? Мы пережили столько ураганов, тревог, выкидышей и смертей. Кажется, ты меня уже ничем не удивишь.

Дороти поворачивается к подруге, но все же смотрит чуть в сторону. В ее пустых глазах я вижу столько тоски и сожаления, что у меня перехватывает дыхание.

– Понимаешь, я совершила ужасную ошибку – непростительную. Ты была семнадцатилетней девочкой, напуганной неожиданной беременностью. Я предложила тебе помощь. – Она поворачивается к зрителям. – Понимаете, я думала, что она ошибается, волнуется понапрасну. Я сказала ей, чтобы она не нервничала, ведь еще точно не известно, есть ли беременность. «Давай не будем спешить, – сказала я. – Принеси мне завтра мочу для анализа, я отдам папе, и он проверит, – велела ей я. – Может, это ложная тревога».

Мне становится не по себе. Эту часть истории я слышу впервые.

– Дороти, – прерываю ее я, – может, вам лучше поговорить наедине за пределами студии?

– Нет, Анна, благодарю.

– Отец Дороти был акушером, – объясняет Мэрилин публике. – К тому же лучшим в городе.

Дороти сжимает ее руку и продолжает: