Слова. Том I. С болью и любовью о современном человеке

И все же, я думаю, что беспокойство нам причиняет не столько внешний шум, сколько [внутренняя] озабоченность чем-то. Слышать или не слышать внешний шум – это зависит от тебя, тогда как [внутренней] озабоченности избежать нелегко. Основа – это ум. Глаза могут смотреть и не видеть. Я, когда молюсь, могу глядеть на что-то, но не видеть этого. Могу куда-то идти, могу глядеть на какой-нибудь пейзаж, на что-то еще, но ничего не замечать. Если человеку трудно творить Иисусову молитву[144] среди шума, то это значит, что его ум не отдан Богу. Человек должен достичь состояния божественной отвлеченности, чтобы он смог жить во внутреннем безмолвии, и шум во время молитвы его не беспокоил бы. [Тогда] человек достигает состояния той божественной отвлеченности, находясь в которой, он уже не слышит шума, или же слышит его только тогда, когда захочет сам, а точнее – когда его ум спускается с Неба. Если человек будет духовно работать, будет подвизаться, то он достигнет этого состояния. Тогда он сможет слышать что-то или не слышать, когда захочет этого сам.

Как-то раз во время службы в армии я назначил одному моему сослуживцу – человеку благоговейному – встречу в определенном месте. "Да ведь там, – возразил он мне, – прямо под ухом кричит громкоговоритель". – "Слышать или не слышать громкоговоритель, – ответил я ему, – зависит от самого человека". Разве мы слышим то, что происходит вокруг, если наш ум чем-то занят? Помню, на Афоне напротив моей каливы пилили лес бензопилами – обнажили от деревьев целый холм. Так вот, когда я читал или молился и был этим всецело поглощен, то не слышал ничего. А когда прекращал свои духовные занятия, то начинал все слышать опять.

Будем уважать безмолвие других

Если причиной шума не являемся мы сами, то ничего страшного – Бог все видит. Но худо дело, если шум возникает из-за нас. Поэтому нам надо быть постоянно внимательными, чтобы не беспокоить других. Если кто-то не хочет молиться сам, то пусть, по крайней мере, не создает помех другим. Поняв, сколь великий вред наносит ваш шум молящемуся человеку, вы стали бы очень внимательны. Потому что, если не осознать, что тишина и лично тебе необходима, и вообще всем помогает, причем хранить ее нужно от сердца, от любви, а не под принуждением из-под палки, то доброго результата тишина не даст. Если человек соблюдает тишину, находясь в напряжении, подчиняясь правилам дисциплины, если он говорит себе: "Сейчас надо пройти так, чтобы никому не помешать, а сейчас надо прокрасться на цыпочках…", то это сущее мучение. Цель в том, чтобы поступать так от сердца, с радостью, хранить тишину, потому что кто-то молится, кто-то находится в общении с Богом. Какая же разница между соблюдением тишины в первом и втором случае! То, что человек делает от сердца, его радует и ему помогает. Если осознать тишину необходимостью и с уважением отнестись к тому, кто в это время молится, то потом приходит чувство некоего трепета. А уважая другого, человек уважает себя самого и тогда он не берет себя в расчет, потому что у него нет самолюбия, но есть любочестие. Надо ставить себя на место другого, надо размышлять так: "Если бы я был на месте этого человека, то какого отношения я хотел бы к себе? Ведь если бы я был уставшим или молился, разве понравилось бы мне, что так хлопают дверью?" Если ставить себя на место другого, многое изменяется.

А как же прекрасно раньше было в общежительных монастырях!.. Безмолвие! Каждые четверть часа били часы, чтобы все монахи помнили о необходимости творить молитву Иисусову. Если кто-то отвлекался от молитвы, то, слыша каждые пятнадцать минут бой часов, вновь возвращался к ней. От боя часов была очень большая польза. Отцы творили молитву, и в монастыре царило безмолвие, глубокая тишина. В том святогорском общежитии, где я одно время жил, подвизалось шестьдесят человек братии. А впечатление было такое, что в обители живет всего один исихаст. Все творили молитву Иисусову. И в храме большинство творило умную молитву – пели немногие. И на послушаниях было то же самое. Везде царило безмолвие. Никто громко не разговаривал, никто не кричал, каждый занимался своим послушанием. Все двигались без шума – словно овечки. Все, что ни делалось в монастыре, всегда совершалось без шума. Не было того, что напридумывали нынче в монастырях: "время послушания", "время безмолвия"… Пожалуй, введут еще и "тихий час"! Раньше каждый распределял свое время в соответствии с тем послушанием, которое у него было.

Если мы хотим, чтобы благословенная пустыня помогла нам – своей святой пустотой и сладким покоем, – чтобы мы тоже умиротворились, опустошились от страстей и приблизились к Богу, то и нам нужно возлюбить ее и отнестись к ней с почтением. Необходимо быть внимательным, чтобы не приспособить святую пустыню к своему страстному "я". Это великое нечестие – то же самое, что идти поклониться Святой Голгофе, распевая эстрадные песенки.

Противоядие от шума: добрые помыслы