Слова. Том II. Духовное пробуждение

И ещё: выходя на улицу, бросьте взгляд вокруг. Может быть, кто-то или по невниманию, или по злобе (желаю, чтобы никто не делал зла) что-то бросил, и занялся огонь, поэтому поглядите. Это тоже относится к духовной области, потому что и в этом взгляде присутствует любовь. Я, когда выхожу из каливы, погляжу вниз, погляжу на крышу, понюхаю, не пахнет ли горелым. Другое дело, если у тебя такая вера, что если начнётся пожар и ты станешь молиться, то пожар потухнет. Если же такого нет, то надо действовать и по-человечески. Или, когда вдали слышится грохот, я прислушиваюсь, что это: пушка, учения идут, что-то подрывают? Туда сразу же направляется мой ум, и я начинаю молиться о происходящем. С тем, кто безразличен к себе от любви к другим, пребывает великое Божие попечение, и все люди заботятся о нём.

Но сегодняшнее поколение – это поколение равнодушия! Большинство только для парада и годится. Если что-то случится, то не скажи им «Обороняйтесь!» Впрочем, ведь и парадов сейчас не хотят! Раньше ходили на парады, слушали марши, у них внутри что-то трепетало. Сегодня среди нас, греков, есть расхлябанность. Конечно, другим народам ещё хуже, потому что у них нет идеалов. Видишь ли, у греков есть целая куча недостатков, но есть и дар от Бога – любочестие и удальство. Всё-то им праздник! У других народов и слов-то таких в словаре нет.

Мы ответственны[18]

Пришёл ко мне в каливу один атеист до мозга костей. Наговорил всякого, а потом заявляет: «Я иконоборец». Вот так начал с того, что ни во что не верил, а дошёл аж до иконоборчества! «Ах ты, говорю, – безбожник, – да коли ты ни во что не веришь, тогда зачем говоришь мне, что ты иконоборец? Во времена иконоборчества[19] некоторые христиане от чрезмерной ревности впали в прелесть, дошли до другой крайности, и потом Церковь расставила всё по своим местам. Не было такого, чтобы они не верили». И, между прочим, этот атеист одобрял всё сегодняшнее положение вещей. Поругались мы с ним. «Да, хорошо, – говорю, – что же это за дела? Судьи боятся судить. Люди подают иски на преступников, но потом истцам угрожают, и им приходится брать иски назад. И кто, в конце концов, всем этим заправляет? Тебе что, нравится такое? Одобряешь их? Да ты сам преступник! За этим ты пришёл? А ну давай отсюда!» Выгнал я его.

– Геронда, не боитесь Вы, что так говорите?

– Чего мне бояться? Могилу я себе уже выкопал. Если бы не выкопал, то меня беспокоило бы, что кому-то другому придётся тратить силы и копать. А сейчас надо будет только несколько жестянок земли бросить…

Знаю ещё одного безбожника, хулителя, которому дают выступать по телевидению, несмотря на то что он произнёс самые хульные слова на Христа и на Матерь Божию. И Церковь молчит и не отлучает этих богохульников. Церкви надо было бы отлучать таких. Отлучения, что ли, жалко?

– Геронда, а что они поймут, если их отлучат, раз они всё равно ничего не признают?

– По крайней мере, будет видно, что Церковь выражает своё мнение.

– Молчание, геронда, это всё равно что признавать такое?

– Да. Один написал что-то хульное о Божией Матери, и все молчали. Говорю одному: «Не видишь, что пишет такой-то?» – «Э, – говорит, – что с ним сделаешь? Замараешься, если свяжешься с ними». Боятся говорить.

– А чего он испугался, геронда?

– Боится, чтобы про него ничего не написали, чтобы не выставили его перед всеми, и терпит хулу на Божию Матерь! Давайте не будем ждать, пока кто-то другой вытащит змею из дыры, чтобы мы оставались в покое. Это недостаток любви. Потом человеком начинает двигать расчёт. Потому и распространён сейчас такой дух: «Давайте с таким-то будем в хороших отношениях, чтобы он нас хвалил. А с тем-то давайте дружить, чтобы он нас не опозорил, чтобы нас не считали дурачками, чтобы нам не пасть жертвами!» А кто-то молчит от безразличия. «Промолчу, – думает, – чтобы про меня в газетах не написали». То есть большинство абсолютно безразлично. Сейчас ещё что-то маленько начало меняться, а ведь столько времени никто ничего не писал. Давно, много лет назад, я накричал на одного человека на Святой Горе. «Патриотизма у тебя больно много», – сказал он мне тогда. А недавно он приехал, нашёл меня и начал: «Всё разложили: семью, воспитание…» Вот когда пришла моя очередь ответить ему его же словами. «Патриотизма, – говорю, – у тебя больно много!»

Всё это положение дел привело к чему-то плохому и к чему-то хорошему. Плохо то, что даже люди, что-то имевшие внутри себя, стали делаться равнодушными и говорить: «Разве я смогу изменить ситуацию?» А хорошее то, что многие начали задумываться и меняться. Некоторые приезжают, находят меня и стараются найти оправдание какому-то злу, которое они сделали раньше. Это потому, что они задумались.

– То есть, геронда, мы должны всегда исповедовать свою веру?