Слова. Том V. Страсти и добродетели

– Не имеешь смирения, поэтому и отвечаешь. Посмотри, какое было смирение у аввы Моисея! Когда его рукоположили во священника, архиепископ захотел его испытать и сказал клирикам: «Когда войдёт авва Моисей в алтарь, гоните его вон и идите за ним, чтобы услышать, что станет он говорить». Едва авва Моисей вошёл в алтарь, его стали гнать: «Ступай вон, эфиоп!» – «По правде с тобою сделано, чернокожий эфиоп, – сказал себе авва Моисей, – ты не человек, зачем же ходишь с людьми?»[120] Он не обиделся, не разгневался.

– А может человек не иметь смирения, но быть кротким и не отвечать, когда его оскорбляют?

– Смиренный человек кроток. Но не всякий кроткий смирен. Бывает и кротость без смирения: человек может внешне казаться кротким, а внутри быть исполнен гордости, считать всех вокруг людьми ненормальными и ничего не стоящими. Помните историю про монаха, которого отцы никогда не видели разгневанным? Он никогда даже не отвечал на резкие слова в свой адрес. Однажды его спросили: «Брат, какой помысел ты имеешь в сердце твоём, что никакие оскорбления и обиды не нарушают твоего долготерпения?» – «Мне ли обращать внимание на них? – отвечал брат. – Это лающие псы»[121]. То есть брат всех презирал.

Испрашивая у Бога смирения, мы должны принимать унижения

– Геронда, а что конкретно мне поможет в стяжании смирения?

– Ну а сама-то ты, наверное, уже придумала способ, как тебе стяжать смирение? Наверное, он такой: сестра тебе – слово, а ты ей – десять? Тебя пальцем тронули, а ты сразу кричишь, что кожу дерут? Нет, благословенная душа, уж если тебе даётся возможность смиряться, то смиряйся до конца!

Твоё лекарство в том, чтобы вести себя просто, смиренно, как ведёт себя земля: принимать в себя и дождь, и град, и мусор, и плевки – если хочешь освободиться от своих страстей. Унижения от других помогают человеку быстро освободиться от своего ветхого «я» – если он их, конечно, принимает.

– А мне, геронда, нужно много смирения.

– Так пойди и накупи его побольше! Есть ведь много людей, которые продают смирение, даже отдают даром, лишь бы кто-нибудь взял.

– Кто они, геронда?

– Это люди, которые, не имея доброго духовного расположения, поступают с нами грубо и своим поведением нас унижают. Смирение нельзя ведь купить у бакалейщика, как продукты. Когда мы просим: «Боже, дай мне смирения», это не значит, что Бог возьмёт совок и начнёт каждому отсыпать: «Так, килограмм смирения тебе, полкило – тебе». Нет, Бог попустит, чтобы появился грубый человек и поступил бы с нами сурово, или же Бог отнимет от кого-то Свою благодать и этот человек станет нас оскорблять. Это будет для нас испытанием, и если хотим стяжать смирение, то будем в этот момент особенно усердно трудиться. Но мы не думаем о том, что это Бог попустил, чтобы наш брат сделался злым ради нашей пользы, и гневаемся на брата. Хотя мы просим у Бога смирения, но не пользуемся благоприятными возможностями, которые Он нам предоставляет для смирения, возмущаемся и негодуем. По-хорошему, мы должны быть признательны тому человеку, который нас смиряет, потому что он самый наш большой благодетель. Кто в молитве просит у Бога смирения, но не принимает человека, которого ему посылает Бог для смирения, тот не знает, чего просит.

Когда я жил в монастыре Стомион, то в Конице служил один священник, который очень меня любил, ещё с того времени, когда я был мирянином. Как-то в воскресенье я спустился в Коницу на Литургию. В церкви было много народа. Я, как обычно, зашёл в алтарь и, входя, помолился: «Боже мой, возьми всех этих людей в рай, а мне, если хочешь, дай там хоть один маленький уголок». Когда подошло время причащения, священник, который обычно причащал меня в алтаре, вдруг повернулся в мою сторону и громко сказал: «Выйди из алтаря! Будешь причащаться с народом, последним, потому что ты недостоин!» Я вышел из алтаря, не говоря ни слова. Встал на клирос и стал читать молитвы ко Святому Причащению. Подходя последним к Чаше, я говорил про себя: «Бог просветил священника, и он открыл мне, кто я на самом деле. Господи Иисусе Христе, помилуй меня, скотину». Едва я причастился, почувствовал внутри великую сладость. Когда Божественная Литургия закончилась, священник подошёл ко мне в сокрушении и начал говорить: «Прости меня, не знаю, как это случилось. Ведь я никогда не ставил впереди тебя ни своих детей, ни матушку, ни себя самого. И как это со мной произошло?» Он кланялся мне до земли, просил прощения, пытался целовать мне руки. «Батюшка дорогой, – ответил я, – не переживай. Ты ничуть не виноват, виноват я сам. Ты стал орудием в руках Божиих, чтобы меня испытать». Священник не мог понять, о чём я ему говорю, и мне кажется, я его так и не убедил. Причиной же происшедшего была та моя молитовка, которую я произнёс, входя в алтарь.