Словарь запрещенного языка

    Так почему же словарь был, по-моему мнению, судьбоносным? Поясню. Со дня своего выхода Словарь уже был, можно сказать, обречен стать связующим звеном между владельцем Словаря и Страной, носительницей запрещенного Языка. Яснее, любой человек, любой еврей, приобретший Словарь Шапиро (как его стали именовать в народе) — был уже так или иначе связан с Алией, с Исходом в страну Обетованную. Его судьба, владельца Словаря, была как бы в руках самого Словаря. Вы скажете, мистика. Да, невообразимо, но факт. Тираж Словаря был 25 тысяч экземпляров. И можно утверждать, что почти все евреи — владельцы Словаря в конце концов оказались в Израиле. Хотя в 1963 году, когда Словарь вышел, еще никакой Алией и не пахло. Но весна была не за горами. Семилетие отделяло выход Словаря от бурной волны борьбы за репатриацию в начале 1970-х годов.

    Но вернусь к личной истории, к рассказу о том, как я вот уже лет 30 назад стал владельцем Словаря Шапиро. В конце 1960-х годов меня как знатока языка идиш и молодого литератора привлекли к работе над собранием сочинений классика еврейской литературы Шолом-Алейхема. Читать в подлиннике великого классика без словаря оказалось затруднительным, и мне пришлось с большим трудом, буквально из-под земли, достать старый словарь идиш-русский. Но вскоре обнаружилось, что в идиш очень много гебраизмов, то есть еврейских слов (идиш), образованных от древнееврейских корней или попросту ивритских слов, чуть переиначенных для идишистской речи. Кроме того, Шолом-Алейхем цитировал различные тексты из Танаха, еврейской религиозной литературы, речь его персонажей была пересыпана пословицами и поговорками из Агады и Мидрашей. Как быть мне, молодому переводчику? Я пожаловался на это обстоятельство своей доброй знакомой редактору Гослитиздата Марии Ефимовне Гордон, которая собственно и сосватала меня на переводческую работу в собрании сочинений Шолом-Алейхема.

    — Как мне быть, Мария Ефимовна? Мучаюсь с гебраизмами и библейскими фразами, — спросил я, придя к ней как-то в гости.

    — Боже ты мой! Да вот же великолепный словарь, — сказала Мария Ефимовна и достала с полки из не очень заметного книжного угла синий том. — Вот же словарь Шапиро, усвойте его и перестанете мучиться!

    Я с великой осторожностью беру этот незнакомый мне том, читаю: «Иврит-русский словарь»! «Милон иври-руси», глажу совершенно свежую новую обложку, верчу в руках и неожиданно выпаливаю:

    — Да откуда он у вас? Как он к вам попал?

    — Такие вопросы задавать неприлично, — журит меня, молодого, умная начитанная Мария Ефимовна. — Купила в магазине. Стояла в очереди и купила.

    Дело в том, что воспитанная в ассимилированной еврейской семье, зная блестяще русский язык, проработав всю жизнь в редакции русской классики Гослитиздата, Мария Ефимовна еврейских языков не знала, ни идиш, ни иврита, но была к ним любопытна и благосклонна, потому что «еврейские языки». В этом проявлялась ее тайная еврейскость, ее скрытый национализм. И Словарь Шапиро она приобрела охотно, потому что «еврейский словарь», где ж ему быть, как не в еврейском доме? На всякий случай, а вдруг пригодится. (Надо полагать, что таких владельцев Словаря было немало. Приобретали словарь как редкую «еврейскую вещь». А иные, возможно, из соображений, чтоб не валялась, не дай Бог, на пыльных полках, а хранилась в еврейском доме).

    И вот она была несказанно рада, что наконец Словарь кому-то может пригодиться, а не стоять в укромном уголке старого книжного шкафа. Она мне дала его, конечно, временно попользоваться, но никогда не просила вернуть назад, следя за моей «еврейской» переводческой работой, видя, как все ширится моя работа над прозой и поэзией еврейских писателей. Понимая, что Словарь Шапиро мне помощник в работе. И вот Словарь лет двадцать был моей настольной книгой. Лежал на моем рабочем письменном столе, затем перекочевал в толстый картонный ящик, а в марте 1989 года вместе со мной переехал в Израиль.

    Я берегу его как реликвию... И напрасно берегу. Лучше б я его истрепал до нитки, зачитал до дыр, замусолил, выучил весь и насквозь. Лучше бы я вобрал в себя те 28 тысяч слов, что так тщательно, компетентно и с любовью подобрал одно к одному Феликс Львович Шапиро. Именно на это в конечном счете рассчитывал автор словаря. Насколько мне было бы сейчас легче жить в Израиле, если бы выучил Словарь наизусть. То есть попросту выучил язык иврит, во имя которого создан был Словарь. Но все равно никогда не поздно все начать сначала — вновь со Словаря Шапиро. Как будто сначала, с утра, со своего домашнего ульпана. Встать утром, выпить чашечку кофе и погрузиться в Словарь, повествующий об ивритских словах, теперь, уже спустя годы в стране Израиля — таких близких, родных и необходимых.

    Перечитывая свои же стихи, написанные много лет назад, я вновь ощущаю себя у истоков Словаря:

Изучаю язык, словно рукопись Мертвого моря.

Постигаю азы иудейского древнего горя.

Роковые ли знаки судьбы, мудрецов отрешенные взоры?

Иль согбенных страдальцев горбы над свитками Торы?

Продираюсь сквозь пласт временной

безысходной религии —