Словно птица

Он хватает с кухонного стола термос, наполненный кофе. Я достаю кусочек хлеба, но, подумав, забираю с собой целый пакет: вдруг папа тоже захочет есть.

Пока он запирает дом, я переминаюсь с ноги на ногу и дышу на руки, чтобы согреться. За ночь лужайку перед домом запорошило снегом. От мороза трава хрустит под ногами, а дорожка превратилась в настоящий каток. Чтобы добраться до машины не упав, я вцепляюсь в папину руку.

На нашей улице никто еще не проснулся. Вокруг сонно и тихо. Даже в пабе на углу тишина. Во всем мире бодрствуем только мы. Только мы и птицы.

В машине я включаю отопление на полную. Слегка улыбаюсь папе, чтобы показать, что уже просыпаюсь. И вот мы уже в пути.

— Обычно не бывает так холодно, когда они прилетают, — замечаю я.

— Таких холодов не было уже двадцать лет. Кто-то говорил, что лебеди совсем не прилетят. Но они прилетели. Стая уже много дней в пути.

— А откуда ты знаешь, что они прилетят именно сегодня?

Папа пожимает плечами:

— Просто чувствую.

Он смотрит на дорогу. Я закрываю глаза и пытаюсь еще немножко вздремнуть, но слышу, как папа безостановочно барабанит пальцами по рулю. Снова открываю глаза. Папа, как обычно, кусает губу. Каким бы уверенным ни был его тон, он все-таки каждый год волнуется, что лебеди не появятся. Сегодня у папы под глазами темные круги, и он выглядит более усталым, чем обычно. Мама говорит, что он сейчас не очень хорошо себя чувствует: на прошлой неделе его отпустили с работы пораньше, и мама из-за этого переживала. Но больше я ничего не знаю. Мне он просто кажется утомленным.

Мы выезжаем на кольцевую дорогу. Обгоняем длинный грузовик с продуктами из супермаркета; его фары ярко светятся в предрассветной мгле. И все. В остальном дорога пуста. Но небо уже светлеет, меняет цвет с черного на фиолетовый, потом на серый. Из темноты проступает живая изгородь. Я достаю из пакета у себя на коленях кусочек хлеба и начинаю неторопливо жевать. Второй кусок протягиваю папе. Он выключает дальний свет. Никому из нас не хочется слушать радио: кажется, будто оно может что-то испортить. У нас с папой есть ощущение, что зима не наступит, пока мы не проедем ранним холодным утром по всем этим дорогам. Поездка на машине в заповедник — это всегда начало.

Глава 2

Наша машина проезжает мимо столбов и странных зданий металлургического завода, мимо входа в новую электростанцию. Поворачивает налево, к парковке у заповедника, и едет по большим лужам. Кроме нас, здесь никого нет. Слишком рано и холодно даже для самых отчаянных любителей птиц. Ни одного работника еще нет на месте — туалетная кабинка пока заперта. Если бы не папа рядом, я чувствовала бы себя очень неуютно. Он нажимает на тормоз, я выхожу из машины и прислушиваюсь. Ни единого звука… не слышно даже скрежета металлургического завода и отдаленного гула шоссе. Небо тяжелое и серое, словно зимнее одеяло. Кажется, скоро пойдет снег.

Папа достает бинокль, и мы идем вперед. До озер недалеко. По узкой грязной дорожке вдоль речки, потом вверх на пригорок, где ветер почти сбивает с ног, а потом между зарослями камыша и осоки. Папа идет быстро, не задумываясь, поспеваю ли я за ним. У меня вскоре сбивается дыхание, от холодного воздуха начинает саднить горло. Папа останавливается, чтобы подобрать смятый пакет из-под чипсов у края дороги, и когда он наклоняется, я вижу, как у него изо рта вырывается пар. Мы прислушиваемся. Не слышно обычных лебединых криков или шипения. Вокруг тихо, слишком тихо для птичьей стаи. Может, они все-таки решили остановиться в другом месте, севернее? Папа так расстроится. Он смотрит в небо, проверяет. Ничего.

— Ты уверен, что сегодня?

Папа рассеянно кивает.

— Да, должно быть сегодня.

Он всегда может точно сказать, когда прилетят лебеди. Всегда. Как ни удивительно, если в чем он и оказывается всегда прав, так именно в этом. Иногда мне кажется, что это свойство — единственное, что он унаследовал от дедушки… единственное доказательство того, что они родня.

Мы делаем последний поворот и оказываемся у большого озера, любимой стоянки лебедей. Проходим еще несколько метров… Но там нет вообще никаких птиц. Нет даже ни одной кряквы или лысухи. Вода неподвижна, словно стекло, не видно даже легкой ряби. В этот момент кажется, будто в мире исчезли все птицы.

— Не понимаю, — бормочет папа.

Он качает головой, хмурится. Крутится на месте, рассматривая небо от края до края. Я тоже поднимаю голову.

— Может, мы приехали слишком рано? — спрашиваю я.

Папа разворачивается и идет по тропинке от озера. А я думаю о диких лебедях-кликунах: какие они умные, ведь они пролетают сотни, а то и тысячи миль от Исландии до нас. Вдруг в этом году они сильно устали и не смогут преодолеть последнюю часть пути? А может, им надоела эта замерзающая земля, как надоело раньше дедушкино озеро. Может, нам придется вместо них смотреть на лебедей-шипунов. Мне становится почти смешно, когда я представляю, как папа восхищается шипунами. Мы оба знаем: в отличие от кликунов, в них нет ничего загадочного. Никакого волшебства.