Слово и дело. Книга 1. Царица престрашного зраку

У графа Остермана даже уши посерели, будто их пеплом посыпали. «Что за новые конъюнктуры? Ага, – догадался он, – Маслов есть клеотур Ягужинского, а сам Ягужинский… Что ж, – решил Остерман, – пришло время сломать шею Ягужинскому!»

Обер-прокурор Сената, Анисим Александрович Маслов, вскоре занял при дворе особое положение. Даже генерал-прокурор Ягужинский не скажет того, что приходилось вельможам слышать от его помощника – Маслова…

А время-то каково было – подумать страшно.

Чуть что, и ноги – в ремень, плечи – в хомут…

Дыба!

Но зато у Маслова был страх иной, и того страха ему не изжить, вином не залить, не закричать. Когда спрашивали его о корени, то отвечал Анисим Александрович так: «Фамилии я старой и благородной, но корени своего за выморочностью сродственников не ведаю…» И это была – ложь!

Ведал он свой «корень», еще как ведал. Даже сны ему иногда снились – детские. Вот он сам, пастушонком малым, в ночном коней стережет. Вот и матка его квашню месит, а бабушка Лукерья прядет очески льняные. Потом хватит внучка, ткнет головой в колени себе, и так приятно Аниське, так хорошо ищется в голове его родимая бабушка… Одного не вспомнить Маслову – где это было? Вставали в памяти равнины, поросшие ольшаником, да речка узкая, в которой пескари жили да голавли. И – раки. А что за речка, а что за равнины? – места урождения своего не знал Маслов.

Вот это и был его корень – корень мужицкий. Вышел он из крепостных, от земли оторвался, выбился из «сказок» ревизских в люди на дорогу шляхетскую – дорогу служивую. Знал об этом, да молчал, и Дунька его (рябая умница) тоже помалкивала: сама-то она была из дворянок!

– Посуди сама, Дуняшка, – признавался ей Маслов, – каково же мне, империи обер-прокурору, в происхожденье подлом сказаться? От дел отринут… А кто, кроме меня, мужика защитит?

И, плоским носом в подушки зарывшись, тихонько выла жена-умница. Единая на свете – любимая и рябая.

Анисим Александрович понимал: страшно бабе!

– Горбатого, – говорил он ей, – меня токмо одна могила исправит…

И засыпал – в тревогах. Вскрикивал, зубами скреготал.

«О, ночи, ночи вы мои! Ночи обер-прокурорские…»

Глава девятая

Когда до Берлина дошла весть, что Анна Иоанновна разодрала кондиции и вновь обрела самодержавие, король был счастлив:

– Теперь-то у меня руки развязаны, и я не стану бояться Польши. Курляндию мы приладим к Пруссии, а крон-принца я женю на племяннице русской царицы… Велите же от моего имени завтра в богадельнях Берлина приготовить беднякам подливку из лука. Пусть и они порадуются вместе с королем!

А сегодня – день будний. Пять гамбургских селедок и кружка пива – завтрак Soldaten-Konig’a. Бранденбургского курфюрста и короля прусского – Фридриха Вильгельма, дай бог ему здоровья!

Год был у короля неудачным: сын Фриц хотел бежать из Пруссии к этим противным французам. Отрезать ему нос и уши, конечно, неудобно. Фриц заключен в крепость Кюстрина, а товарищу его отрубили голову… Вот к чему приводит игра на флейте и чтение парижских журналов! Мысли короля из Кюстрина перенеслись в цейхгаузы Берлина: там немало сукна, которое давно уже сгнило… Неужели у проклятых англичан сукно лучше? Весь мир должен знать: нет товаров лучше, чем прусские товары!

«Может, – задумался король, – съесть еще одну селедку? Нет, – остановил он себя, – нужна разумная экономия… Пруссия и Бранденбург небогаты!»

Пришел советник и доложил, что из России в подарок от Анны Иоанновны прибыли восемьдесят длинных парней:

– Вот их длина от пяток до макушки, ваше величество!

Фридрих Вильгельм глянул в реестр: «Ого, богатыри…»

– Сколько Анна просит за каждую голову?

– Она их дарит, вам платить не надо.

– Тогда, – решил король, – надо придумать, как отблагодарить Анну за этих мунстров. Россия заводит кирасирские полки, для этого нужны тяжелые лошади. Но лошадей пусть покупают у голштинцев… Я думаю о Людольфе Бисмарке – он добрый малый! Не послать ли его в Россию инструктором – в обмен на этих длинных парней?

Лицо советника изображало глубокую скорбь верноподданного:

– Ваше королевское величество, полковник фон Бисмарк вчера нечаянно схватил шпагу и насквозь проколол своего лакея, а теперь ждет вашего высочайшего милосердия.

Фридрих Вильгельм торопливо обернулся:

– Он ждет, конечно, за этой дверью? Так позови его…

Вошел фон Бисмарк – детина хоть куда. Правофланговый!

– Негодяй! – сказал король. – Отвечай по чести: за что ты убил моего исправного налогоплательщика?

– Ваше величество, – отвечал Бисмарк без тени трусости, – не было глупее человека на белом свете…

– Ты ошибаешься! – сказал король. – Весь свет таков!

– Но это был дурак особый… Вчера после плацмунстра я попросил его подать мне ботфорты.

– Он их не подал?

– Подал! Но оба были с правой ноги.

– Дурак, конечно, – согласился король. – Но у тебя же две пары ботфортов, Бисмарк?

– Ваше величество, этот болван принес мне и другую пару. Но эти ботфорты, естественно, были оба с левой ноги… Тут я не выдержал, а шпага как раз была в руке. Бац! – и готово.

– Но я не вижу законного повода для казни, Бисмарк.