Метта – одна из главных драгоценностей буддизма, представляет собой искрящуюся добротой смесь из любви ко всему живому, эмпатии и заинтересованности в судьбах других людей. Именно это трансцендентное явление является смазкой Большой Колесницы Махаяны. Даже малая степень причастности к такому блаженному состоянию позволяет ощутимо облегчить воз негатива. Эта песня была не нова, но при пристальном рассмотрении проявляла значимые отличия от аналогичных христианских заповедей. Принцип: «Не желай (не делай) другим того, чего не желаешь себе» здесь тоже работал. Но метта больше тяготела к Золотому Шару из «Пикника на обочине» с его счастьем для всех. Буддистская любящая доброта была «чистым кокаином», лежащим всегда под рукой и употребляемым на добровольной основе. Она явно выигрывала по сравнению с мутной церковной ханкой, постоянно угрожающей отправить на костёр всех нежелающих ширнуться «добрым христианским варевом».
Как раз с меттой у меня было плохо. Меня совсем не интересовали другие люди, я не желал зла, но и не чувствовал любви к живым сущностям, а многих разумных существ почитал за явно лишних персонажей моей пьесы. Сострадание давно покинуло мой замок, напоминая о себе редкой пьяной слезливостью, тайно проявлявшейся при просмотре некоторых любимых фильмов.
Похищенная этой ночью королева разноцветных роз сильно советовала заняться практикой метты. По словам Иры, постоянное напоминание о том, что объединяющая всех живых смерть неизбежна, а в данный момент многие страдают, может постепенно растопить равнодушное драконье сердце. Начать следовало со своих ближних, постепенно перенося жидкий лучик любящей доброты через родных и друзей на незнакомых граждан.
Лёжа с закрытыми глазами на спине и думая обо всём этом, я слышал ровное дыхание безмятежно спящей Ирины. Во сне она свободно раскинулась в бесстыдной библейской наготе. Три мои ночные атаки на её впечатляющие, но бесчувственные позиции подтвердили памятное саркастичное изречение «Искусства любовной войны»:
«Жрецы Древнего Египта, извлекшие образ Гермеса Трисмегиста из глубины столетий, знали о власти практически всё. Одно из многовековых табу утверждает, что возможность повелевать другими людьми сокращает жизнь властителю. Однако, не стоит понимать, что речь идёт о реальном количестве лет. Жизнью в то время называли созидательную позитивную энергию, связанную с редкими добрыми намерениями богов. Другими словами человек мог биологически быть в полном порядке. Он продолжал ходить, спать, есть и даже размножаться. Но его поступки и особенно внутреннее состояние можно было расценивать как пляски мертвеца, думающего, что он ещё жив».
В этот момент я сразу вспомнил Тибетскую книгу мёртвых с описанием одного многовекового обычая. Согласно местным поверьям, покойника необходимо было некоторое время убеждать в том, что он уже умер. Иначе дух будет слоняться по квартире, пугать жильцов, да и вообще спокойно отбыть для последующего перерождения не получиться. Для этого с давних времён нанимались специальные увещеватели, начинающие нашёптывать в мертвое хладное ухо:
Возгордившись на мгновение от широты собственных познаний, я вставил это не совсем уместное замечание. Проницательная собеседница, подыграла, сделав большие «испуганные» глаза, а затем продолжила:
– Любая власть не развращает, она умертвляет. В прямом смысле – чем выше человек возвышается над другими людьми, тем быстрее превращается в «умертвие». Самые опасные – это верховные повелители стран и народов. Такой мертвяк, превратившись в эфемерный сгусток злобы и алчности, после своей смерти может выползать из могилы и околдовывать очередного властителя, ускоряя таким образом его духовное умерщвление. В древних книгах и похуже есть предположения. По понятным причинам, столь мрачные секреты был известен только жрецам. Поэтому пирамиды были такими высокими, а усыпальницы фараонов такими глубокими.