Сильве Плэт, похоже, удалось совершить это маленькое чудо. Ее романы, независимо от того, как их примет первая или даже вторая волна читателей, основательно устроились в нише… нет, не только фэнтези, а именно качественной, «настоящей» литературы. Книги Сильвы Плэт будут читать не только любители волшебных сказок для взрослых, поклонники магических эпосов и мифов, фанаты космических одиссей, одним словом — гурманы, преданные одному жанру. Ее романы способны стряхивать жанровые ярлыки при первом прикосновении убогой бирки. Потому что в ее романах всего много. Но это бесконечное множество существ и отношений насажено на крепкий каркас сюжета, стремительно обрастающего поразительно аутентичными деталями, увлекающего почти детективными поворотами, разящего искренностью формулировок, прикрывающегося броней иронии и философичности.
В ее романах много любви. Не пафосной и не развратной. Но любви разной, такой, какой она и бывает в жизни. Русский язык — сложен не только для иностранцев, он сложен и для его «носителей», как только речь заходит о том, чтобы писать о любви, о страсти плотской, греховной, той, что неразделима с самим понятием «любовь». Классики прошлого и позапрошлого веков как-то с этим справлялись, да и то не все. Сегодня тексты тех, кто пишет о плотских таинствах любви либо выглядят неудачной калькой с иностранного, либо печатают шаг «весомо, грубо, зримо», а чаще — просто смешно. Найти верный тон, слово, интонацию и запустить в читателе механизм со-переживания — такое дано не каждому. У Сильвы Плэт получилось. И больше того. Казалось бы, давно ставшие бульварными, темы однополой любви в ее исполнении превращаются на страницах книги в изысканный узор ощущений и чувств. В этом мастерство писательницы, но и мудрость человека, способность видеть мир шире принятых рамок и законов.
Мудрость автора «Веера» порой просто поразительна. Ни один из морально-этических посылов (а их в романе предостаточно) даже отдаленно не выглядит прямолинейной декларацией или призывом. Глубоко в ткань романа вплетены и призывы к лояльному отношению к чужакам, и предостережения о разрушительной силе технического прогресса, и — чуть ли не просьба — размышление о том, чем хороша, а чем опасна глобализация и всем ли она нужна. Редкостная неагрессивность автора распространяется не только на отношение к читателю, которого не нагружают рассуждениями «о судьбах мира», а поворотами и динамикой сюжета подталкивают к поиску правильного решения. Писательница так же любовно и ненавязчиво обращается и со своими героями и персонажами. Они не только обладают сложносочиненными характерами, но и постоянно развиваются, сомневаются, меняются, то есть живут и дышат «полной грудью». Благо пространство романа, несмотря на плотную «населенность» обладает почти магическим свойством расширяться, не меняя пропорций.
Пожалуй, что меня немного опечалило, так это возможные трудности перевода романов Сильвы Плэт на иностранные языки. Дело в том, что при внешней простоте и ясности текста, он пронизан аллюзиями, цитатами из жизни российских граждан. Понятно, что для автора — это была своего рода и приятная игра и возможность говорить со своими полусоотечественниками на близком им языке. Но для иностранных читателей многие ироничные пассажи будут так же неясны, как для русского взрослого будут непонятны речевые отсылы англичан к «Сказкам матушки Гусыни», на которых растут англоязычные дети.
А пока мы читаем «Сложенный веер» на русском, у нас есть возможность сполна насладиться не только многочисленными скрытыми цитатами «для узкого круга» взращенных в России, но и потрясающей афористичностью языка Сильвы Плэт.
«Крылья стареют позже, чем ноги», — это одна из моих любимых фраз из книги, и она могла бы стать эпиграфом ко всем творчеству писательницы, выпустившей первый роман после сорока.
Глава третья, в которой Сильву Плэт ставят на полку и больше не мучают, поэтому главу можно и не пропускать
Критики и поклонники жанра фэнтези, возможно, найдут в романах Сильвы Плэт что-то от эпических саг Желязны, что-то от наэлектризованных любовью книг Ольги Ларионовой, что-то от парадоксальной ироничности Терри Пратчетта, что-то от безудержного размаха фантазии Энн Маккэффри, что-то от цельности миров Урсулы Ле Гуин. Возможно. Но так это будет или иначе, найдутся у «Сложенного веера» поклонники или гонители, книга эта не оставит равнодушным. И, на мой взгляд, это самое главное. Вернее, самое главное «номер один». Еще одним главным я назову нестерпимое желание, которое охватывает всякого, дочитавшего до конца очередного тома, поскорее добраться до продолжения и погрузиться в этот «прекрасный, новый мир». Действительно прекрасный. Никаких антиутопий. Только вперед.