Случай

— Не исключено также явление так называемого «ложного узнавания», которое наблюдается довольно часто у лиц впечатлительных и слишком нервных. «Повторение ситуации» в этих случаях является иллюзионным и возникает вследствие интенсивности переживания, которое моментально перемещается в перспективу прошлого и регистрируется на экране памяти как вещь, уже давно пережитая.

— Не думаю, — сказал Лунинский, — по крайней мере, в этом случае. Здесь вряд ли можно говорить об интенсивности переживания, которое, по сути, является тривиальным.

— Пан говорит разумно. Впрочем…

— Впрочем, может быть, мне приснилось… Гм… однако, это странно: почему и для чего? Что нас двоих может сочетать?

Забжеский склонился, чтобы скрыть улыбку, которая пробежала по его губам.

— В конце концов, бывают иногда и сны наяву, — вставил, словно без энтузиазма.

— Наяву? Не понимаю. Или пан использовал это выражение в переносном смысле?

— Нисколько. Я имел в виду определённое специальное психическое состояние на границе между сном и явью.

Лунинский беспокойно шевельнулся. Его печальные серые глаза остановились на Забжеском с удивлением и скрытым страхом.

— Во всяком случае, это должно быть какое-то ненормальное состояние? — спросил с колебанием.

— Безусловно. Вызвать его может чрезмерная работа ума или чрезвычайное душевное напряжение.

В эту минуту поезд, который на протяжении последних слов разговора замедлял ход, остановился возле станции.

— Тульчин! — донесся из-за окна голос кондуктора. — Тульчин!..

Забжеский машинально вскочил и потянулся за чемоданчиком. Был в конце пути. Здесь обычно выходил, чтобы после ночёвки в дешёвом провинциальном отельчике вернуться назавтра утренним поездом домой.

— Пан уже выходит? — спросил Лунинский.

— Я, собственно, уже приехал: мой билет до Тульчина.

Заколебался. Охватила его нерешительность. Внезапно пришла мысль, что если теперь выйдет, «свидание» на самом деле не будет иметь никакого «смысла». Понимал: если теперь он уйдёт с пути, весь этот случай, который обещал столько интересного, сползёт в ничто и «потерпит фиаско». В решительный момент родилась демоническая прихоть: не допустить превращения в банальную, подсунутую странной случайностью ситуацию. В конце концов, он не хотел «бежать». Его гордость не позволяла этого. Снял шляпу, вернул чемоданчик в сетку и, занимая прежнее место, спокойно сказал несколько удивлённому его движениями инспектору:

— Я сменил замысел и еду до последней станции на этой линии. В этот момент как раз вспомнил, что должен быть ещё на этой неделе во Вренбах.

— А, да, — согласился тот, — очевидно, следует воспользоваться возможностью, если уже находитесь в этом месте. Пан только должен доплатить кондуктору.

— Мелочи. В конце концов, — добавил с улыбкой, — не люблю прерывать захвативший меня разговор.

Лунинский вежливо поклонился:

— Очень признателен уважаемому пану за продолжение общения. Затронутая нами тема и меня чрезвычайно заинтересовала. Поскольку еду до самого Лешно, считаю, что будет вдоволь времени для детального рассмотрения вопроса.

— О, даже слишком, — заверил Забжеский, зажигая новую папиросу.

Тем временем поезд тронулся в дальнейший путь. Перед глазами путников начали вырисовываться первые контуры гор.

— Предполагаю, — начал разговор супруг Стахи, — что то ненормальное состояние, о котором пан говорил, не связано с полным сознанием данной личности.

— Естественно, как вообще при каждом, даже частичном расщеплении сознания.

— Значит, здесь имеет место некоторое расщепление?

В вопросе Лунинского точно дрожал тон неуверенности.

— Ну да, это совершенно ясно, — намеренно поддержал свое высказывание Забжеский. — Представьте себе, что кто-то, кем овладела какая-то исключительная мысль, «набирается смелости», простите, «на слежение».

Лунинский трудно оперся рукой о раму окна и, поднявшись с места, наклонился, лицом к лицу противника. В его глазах, только что задумчивых, теперь таился страх перед чем-то неизвестным и, словно приглушенный, гнев.

— «На слежение», — сказал пан? Какое же это «слежение» пан имел в виду?

Забжеский вынужденно улыбнулся:

— Не знаю. Ведь мы говорим только общими фразами: теоретизируем. Это зависит от содержания мысли конкретного индивидуума.

— Так, — облегченно вздохнул Лунинский. — Прошу прощения, счёл это слишком личным. Но у пана такой внушающий способ изложения своих взглядов и говорит пан столь выразительным стилем…

— Ну, извините, пан инспектор, — успокаивал его полунасмешливо-полузагадочно улыбающийся соперник. — Могу только гордиться произведенным впечатлением.