Случай в Кропоткинском переулке

Он не помнил, он не помнил почти ничего, что было связано с Зоей. Но в этот вечер он, похоже, влюбился в неё.

Когда Виктор уже заметно охмелел, он притянул девушку к себе и пробормотал ей нежно в ухо:

— Зойка, ты чудо! Нет, правда, ты обалдеть какая!

Она улыбнулась в ответ, кокетливо наклонила голову и ответила шёпотом:

— Ты просто пьян, Витька. Вот протрезвеешь…

— Я не хочу трезветь, Зоюшка, я хочу, чтобы мне всегда от твоих глаз хмельно было…

Виктор и Зоя стали встречаться, гуляли рука об руку; почти каждый день он ждал её у фабрики, на проходной. Они бродили по стареньким улицам, сидели у стен небольшой церквушки, целуясь иногда, а то забредали в единственный в городке музей, где снова и снова рассматривали написанные маслом портреты дворян и пейзажи родного города, созданные кистью неизвестного художника и совсем не похожие на теперешний Тутаев. Пожилая смотрительница музея с улыбкой глядела на молодых людей, держась от них на расстоянии нескольких шагов, и вспоминала, должно быть, собственную молодость.

Так пролетели незаметно два месяца, пропитанные лёгкостью умиротворённых заснеженных берегов и невинной любовной связью.

А сразу после Нового года Виктор получил по почте вызов из ООДП. «Значит, надо ехать».

Он не знал, радоваться ли этому. За два месяца в родном городе Виктор успел войти в новую колею, оброс новыми знакомствами, но на работу так и не устроился: всё тянул, гадал, приняли его анкету или нет, хотя не очень-то и надеялся на положительный ответ.

— Ты брось волындать, Витька, — говорил ему отец. — Нечего журавля в небе ждать. Мало ли там кандидатов всяких. Да и зачем тебе эта Москва? Нечего голову ерундой всякой забивать. Ты ж и никогда раньше не думал милиционером быть. Сколько помню, ты всегда мечтал водителем заделаться, «баранку» крутить…

Но вызов пришёл.

— Что ж, стало быть, уезжаешь? — заплакала мать. — Бросаешь нас?

— Это ещё ничего не значит, — пытался оправдаться он, почему-то испытывая чувство вины перед родителями. — Пока ещё только на медкомиссию…

— Знаю, знаю я… «Только на медкомиссию»! Ты же крепкий парень. Что тебе медкомиссии всякие… Теперь уж останешься в Москве…

— Мам, не плачь! Я тебя прошу! Ну что ты в самом деле?

Прибежала Зоя Мельникова, запыхавшаяся, раскрасневшаяся. Её серые глаза блестели от слёз.

— Как же так, Витенька? А я? — Зоя дышала ему в лицо запахом фабричной столовой, обнимала, гладила по волосам, шмыгала носом. — А как же я? Что же мне теперь?

— Да что ты плачешь, Зойка! Я же не на фронт… В Москву еду…

— То-то я и говорю, что в Москву. Теперь ты меня забудешь…

— Вот дура, честное слово! Заладила, как в кино.

— Знаю я, как там в Москве. Там все парни себе москвичек отыскивают. Там все про своих девчонок забывают… А мы с тобой даже полюбить друг друга по-настоящему не успели… — Зоя жарко поцеловала его в губы. — Витюша, может, ну её, Москву эту? Я тебе женой буду… Ты даже не знаешь, какая я буду жена чудесная! Лучше моей мамы, правда. А мою мамку-то все в пример ставят, мол, нет на свете более правильной супружницы… Поверь, милый мой! Я тебе столько счастья подарю! — она отвернулась и высморкалась, а когда вновь остановила на Викторе глаза, то поняла, что его мысли были уже далеко.

Он всё решил. Никакие причитания не могли остановить его…

И вот снова Москва, опять шум улиц, гул множества автомашин. Но теперь это была не такая Москва, как во время армейской службы. Теперь по улицам этого города он мог ходить спокойно, не нужно было спешить вернуться из увольнительной в казарму к строго указанному часу. Теперь этому городу предстояло стать местом его работы и его домом.