— А зачем ему это? Он никогда не делал этого раньше. Я не его проблема. — Я гляжу на окно, в которое проникает поток солнечного света. — То, что произошло там, — это история моей жизни. Скоро она уедет, и мне не придется думать о ней.
Он бросает маркер на стол и глядит на деревья.
— То, что случилось с этой девчонкой, не хорошо. Ты должна воспитать в себе уверенность и умение постоять за себя. Если в следующий раз она сделает что-то подобное, выдери у нее из волос эти накладные пряди.
— Она носит накладные пряди? — спрашиваю я, и он кивает. Я улыбаюсь, но потом качаю головой. — Если бы это были люди, которые издевались над тобой в средней школе, ты бы смог быть таким уверенным?
— Мы говорим не обо мне, — нажимает он с жестким взглядом. Он закрывает книгу и скрещивает на ней руки. — Мы говорим о тебе.
— Я не хочу, чтобы мы больше говорили обо мне. У меня болит голова. — Я беру маркер со стола и надеваю на него колпачок. — Как насчет того, чтобы посвятить этот день учебе? Мне нужно поработать над другими проектами.
Он вздыхает и складывает учебники в стопку, а потом встает из-за стола.
— Отлично, но когда я вернусь к себе в комнату, то добавлю в список пункт «Не позволяй никому себя оскорблять».
Прошла неделя с тех пор, как я говорил с Кэлли. Последний раз это случилось во время случайного визита Дейзи, который закончился бессмысленным трахом и равнодушным прощанием. Не могу сказать, кто кого избегает в случае со мной и Кэлли, но чем больше времени мы проводим порознь, тем больше я думаю о ней.
Вчера моя мама тоже случайно заехала ко мне в общежитие, когда направлялась в город — бредовая ложь, которую она использует всякий раз, когда берет перерыв от пьянки, чтобы сходить в спа-салон и протрезветь. У нее слабость к обезболивающим и множеству вина. Так было, сколько я себя помню, — возможно, именно поэтому она никогда не останавливала побои. Однажды я пытался рассказать ей об отце, но она не слишком-то жаждала что-то с этим делать.
— Ну, тебе просто придется стараться усерднее, — сказала она, делая глоток вина. Какая-то его часть пролилась ей на рубашку, но она даже не заметила. — Порой нам приходится справляться с вещами как можно лучше. Это зовется жизнью, Кайден. Твой отец — хороший человек. Он обеспечивает нас крышей над головой и дает нам больше, чем могли бы многие. Без него мы бы, возможно, оказались на улице.
Я стоял в конце стола, сжав ладони в кулаки.
— Но я стараюсь изо всех сил, а он, похоже, становится только безумнее.
Она перевернула страницу журнала, и когда я посмотрел ей в глаза, она выглядела как призрак, отсутствующая и потерянная, как я.
— Кайден, я ничего не могу сделать. Прости.
Обозленный я вышел из комнаты, жалея, что на две проклятые минуты она не могла стать другим человеком — тем, кто устраивал вечеринки и благотворительные мероприятия и улыбался. А не гребаным зомби, накачанным обезболивающими.
***
— Что у тебя за проблемы сегодня, черт возьми? — Люк швыряет футбольный мяч на поле рядом с полевой почтой, так что тот оказывается далеко от меня. Мы в форме, потные и измотанные, но я никак не могу успокоиться.
— Мы можем, пожалуйста, закончить на сегодня? — Под шлемом у него красные щеки, а кофта промокла от пота. — Я чертовски устал. Тренировка закончилась два часа назад.
— Думаю, да. — Я пинаю один из конусов, и тот мнется, а потом отлетает к трибунам. Кэлли и еще одна девчонка, наблюдая за нами, сидят с книгами на нижнем ряду, при этом разговаривают и делают вид, что занимаются.
Я гляжу на серое небо и трибуны, окружающие поле.
— Насколько сейчас поздно?
Он пожимает плечами и, снимая шлем, направляется через зеленое поле к туннелю, который ведет к раздевалке.
— Не знаю, но чертовски поздно, и я закончил.
Я следую за ним, но краем глаза вижу Кэлли, сидящую на траве под деревом в дальнем конце поля, с другой стороны забора. Перед ней разложены бумаги, и, читая, она жует ручку.
Я осознаю, что, может, это я избегаю ее, потому что она вызывает у меня чувства, к которым я не привык: неприличные сны; бережность; то, как мое глупое сердце начинает биться, как будто оно, наконец-то, ожило. Расстегивая ремешок под подбородком, я снимаю шлем и иду к ней. Она настолько поглощена тем, что написано в бумагах, что не замечает меня. Ухватившись за верх забора, я перекидываю через него ноги и приземляюсь на другой стороне. Поправив рукава кофты под майкой, я останавливаюсь всего в нескольких шагах от нее.
Волосы Кэлли скручены в неряшливый пучок, на ней футболка с коротким рукавом и повязанная вокруг талии куртка. Она перестает кусать ручку, чтобы поближе рассмотреть одну из бумаг, но тут моя тень падает на нее, и она поднимает взгляд, все ее тело дергается. На миг мне кажется, что она сейчас вскочит на ноги и убежит.
Она переводит дыхание и кладет ладонь на тяжело вздымающуюся грудь.
— Ты меня напугал.